Дом, где тебя ждут

Спас положение Мураками, который с грохотом чугунного ядра скатился по стеклянным ступеням. Филиппа всегда удивляло, как много шума может производить небольшое животное. Мячиком впрыгнув в кресло, кот проехался когтями по подлокотнику и медленно повернул голову в сторону Тессы. Вызов, таящийся в его узких глазах, не сулил ничего доброго. Подняв хвост дыбом, Мураками взял несколько секунд на раздумье, а потом исторгнул из себя глубокое, душераздирающее «мяу», достойное первого приза среди котов и кошек всех времен и народов.

– Ненавижу твоего кота! И тебя ненавижу!

Тесса уходила, гордо вскинув голову и выпрямив спину, словно бы последнее слово осталось за ней, а не за Мураками.

Дождавшись хлопка входной двери, Филипп пристально посмотрел на хитрую кошачью морду. Но Мураками оставил его взгляд без внимания. Он был всецело поглощен ловлей мухи.

Санкт-Петербург, 2014 год

Когда колеса самолета оторвались от взлетной полосы аэродрома Шарль-де-Голль, Аглае подумалось, что она летит в пропасть. Ассоциацию с пропастью усугубляло то, что весь путь самолет, который попал в зону турбуленции, мотало, как обезьяну на лиане. В середине рейса, после особо сильной тряски, погас свет, и быстрый английский говорок напомнил пассажирам, чтобы они не забывали в салоне вещи. Женщина, наискосок по проходу, охнула и перекрестилась. Какой-то мужчина в хвосте салона внезапно пропел несколько тактов веселой песенки и замолк, когда на него зашикали со всех сторон. Если бы самолет был российский, то Аглая чувствовала бы себя увереннее.

– Девушка, если вам не надо, то дайте мне свой мешочек, – вежливо попросила старушка с заднего ряда. Скомканное страданием лицо с прилипшими ко лбу седыми прядками было откровенно зеленого цвета, и Аглая подумала, что эта бабушка, наверно, больше не захочет повидаться с Парижем.

В соседнем кресле сидел толстый француз, который с самого начала рейса пытался ее развеселить, делал большие глаза, пыхтел, размахивал руками, а потом дошел до того, что предложил заплатить за набор еды, который разносили стюардессы. В ответ Аглая вежливо улыбалась и снова погружалась в свои мысли. По мере приближения самолета к России нарастала противная, выматывающая нервозность с неизбежными вопросами о настоящем и будущем. В голову лезли мысли о полицейском, который разыскивал ее через соседку, и о том, что рано или поздно до нее доберется Евгений Борисович и неизвестно, останется ли она вообще жива или пересядет в инвалидное кресло. Но самой острой болью, перед которой блекло все остальное, был страх никогда больше не увидеть Филиппа.

Филипп…

Аглая собралась уезжать наутро после ухода Тессы. С планшетом в руках, Филипп пил утренний кофе. В тостере шипели горячие тосты, разливая по кухне аромат жареного хлеба с сыром и помидорами. Когда она сказала, что уезжает, он даже не поднял голову. Сидел и пальцем чертил на мониторе.

– Филипп, ты слышал, я уезжаю. И не беспокойся, у меня есть деньги на билет.

Показалось или правда, но собственный голос прозвучал так дребезжаще, что спавший на шкафу кот Мураками с испуга спрыгнул на диван.

– Я слышал.

Он по-прежнему не изменил позу, только рука ненадолго застыла у экрана планшетника, а потом, описав кривую в воздухе, поставила на экран точку.

– Я отвезу тебя в аэропорт. Рано или поздно, это все равно бы случилось.

– И ты больше мне ничего не скажешь?

Отложив планшет, Филипп поднялся с чашкой в руке, и она обратила внимание на горестный излом его бровей.

– Скажу, что тебе сначала надо позавтракать.

У самого входа в аэропорт, поставив вещи на транспортер, Филипп положил ей руку на плечо и глянул в лицо долгим, тревожным взглядом.

– Мураками будет скучать.

Она растерялась:

– А ты, Филипп? Ты будешь?

Отчаянным движением он притянул ее к себе, поцеловал в висок и быстро перекрестил:

– С Богом, моя девочка.

Больше он мог бы ничего не говорить, поэтому что Аглаиной душе стало и горячо, и сладко, и горько одновременно, а на глазах закипели слезы, от которых она не избавилась до самого дома.

После жаркого французского лета петербургский август встретил прохладой. Крепкий ветер с Ладоги медленно, но верно набухал дождем. Набитый пассажирами автобус из аэропорта застрял в пробке. Время подходило к семи вечера. Аглая подумала, что Филипп сейчас на работе, но скоро вернется в дом, где воспоминание о ней осталось в виде кастрюли с квашеной капустой.

В свой квартал Аглая пришла в сумерках. От знакомых пятиэтажек под ноги стелились темные тени. Огромными лужами они растекались по корке асфальта, облизывая ноги прохожих. Около кустов лаяла собака. В открытых окнах горел свет, звучали голоса. Где-то на верхнем этаже искренне и звонко смеялся ребенок.

Аглае до невозможности захотелось, чтобы сейчас рядом оказался Филипп. На душу стала наползать глухая тоска, про которую говорят «зеленая». Ее остановило внезапное осознание действительности: