Дом, где тебя ждут

«Господи, да ведь я счастлива! Вот прямо сейчас, в эту секунду я счастлива, потому что жить, любить, бояться, смеяться, чувствовать страх и радость – это и составляет человеческое счастье. Все уравновешено: без горя нет радости, а, не побывав в буре, не оценишь покой. Значит, если тебе плохо, то это для того, чтобы потом стало хорошо».

Она прибавила шаг и выдавила из себя улыбку:

– Все будет хорошо! Все будет хорошо! Все будет хорошо, я это знаю.

Мысль, что хорошо ей будет только вместе с Филиппом, Аглая старательно обходила. У них разные пути, но, главное, он существует на свете и скоро будет есть квашеную капусту, которую она приготовила.

Свернув к подъезду, она поравнялась с высоким крепким парнем. Под светом фонаря стало видно его квадратное лицо с узкими глазами и большим, толстогубым ртом.

Сердце как-то нехорошо екнуло, и она поспешила пройти мимо, но парень не пустил:

– Аглая Мезенцева?

– Да, я.

Готовая к любой гадости, она даже не удивилась.

– Старший лейтенант Кирпичников. Где мы можем с вами поговорить?

Где-то через час Аглая решила, что если бы не Филипп, то она вполне могла влюбиться в старшего лейтенанта. И почему Кирпичников показался ей страшилищем? Вполне симпатичный мужчина с широким овалом лица и веселыми синими глазами. Наверное, это страшно ответственно – любить полицейского.

Аглая придвинула ему вазочку с круглыми печенюшками:

– Еще чаю? Печенья у меня много. Привычка с детства.

Старший лейтенант улыбнулся и отодвинул чашку:

– Нет, спасибо. И так напоила-накормила.

За время чаепития они успели перейти на ты, и от обилия хороших новостей Аглаю кидало то в жар, то в холод.

– Я сразу понял, что ты в бегах, – с порога заявил Кирпичников, едва за его спиной закрылась входная дверь. – С одной стороны, ты, конечно, молодец, что не подставилась этим подонкам, но, с другой стороны, ох как мы и намучались их ловить без наводки. Я у соседки номер твоего мобильника взял. Звонил-звонил – недоступен абонент, хоть тресни.

– У меня в Испании украли мобильник, – автоматически произнесла Аглая. – А кого вы ловили? Меня? Из-за Анжелы?

– Да не тебя ловили, а Евгения Борисовича. Кстати, нашли и того, кто по его заданию Анжелу увел. Так что сейчас они с Евгением Борисовичем по разным камерам отдыхают. За Евгением у нас много чего числилось. Но ты не волнуйся, больше он к тебе на пушечный выстрел не подойдет.

– Как арестовали? Евгения Борисовича? Не подойдет? Я в безопасности?

Ноги стали будто чужими. Чтобы вникнуть в сказанное, Аглае потребовалось присесть. Она опустилась на табурет под вешалкой и посмотрела в сияющее лицо Кирпичникова:

– А Анжела?

Кирпичников без приглашения кинул куртку на вешалку и прошел на кухню.

– С Анжелой все нормально, – Аглая услышала, как он наливает воду в чайник. – И ее мать, в принципе, неплохой бабешкой оказалась. Случай в садике их семье даже на пользу пошел. Сказала, что компьютер забросила и все свободное время Анжеле посвящает. Правда, с тебя это вину за недосмотр ребенка не снимает, но мать Анжелы вроде как твоей крови не требует.

Он щелкнул кнопкой чайника и высунулся из кухни:

– Может, чайку?

Париж, 2014 год

Накануне католического Рождества Европа начинала захлебываться в лихорадочном веселье, граничащим с умопомешательством: мириады сверкающих огней чертили на темном небе Парижа огненные знаки, со всех сторон гремела музыка, кассовые аппараты выбивали бесконечные ленты чеков, которыми можно было перебинтовать весь земной шар и выстлать дорогу до луны. Возбужденные, усталые люди метались по магазинам и покупали, покупали, покупали, потом забегали в кафе, наскоро перекусывали и снова бросались в недра торговых центров, чтобы позднее, опомнившись, ругать себя за пущенные на ветер деньги.

«Распродажа! Скидки! Лучшие цены!» – на всех языках мира кричали витрины.

Истуканами стояли безголовые манекены за стеклами бутиков, развевались флаги, огромные механические зайцы неустанно били в игрушечные барабаны.

«Джингл-белл, джингл-белл, праздник к нам идет», – исступленно вызванивали колокольчики на колпаках Санта-Клаусов. Навязчивый мотив застревал в мозгу и крутился там наподобие мельничных жерновов, перетирая мысли в бесполезную труху.