Дом, где тебя ждут

– Кстати, старший лейтенант, я бы на твоем месте не ерепенился, – с жесткостью произнес Маслов. – Я ведь читал твое личное дело и знаю, что ты сын врага народа. Да не просто врага, а идеологического противника. Так что с тебя спрос особый.

Юрию вдруг показалось, что он не на больничной койке в госпитале, а в окопе, и пулемет противника в упор шьет очередь за очередью. Подняться бы во весь рост, крикнуть «в атаку» и будь что будет. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

На войне задачи ставились четко: там враг, тут приказ к наступлению. Все знали, за что сражаются и за что несут потери. Военная жизнь, разделенная на добро и зло, давала надежду, что после победы все останется как на фронте – просто и ясно и всем воздастся по заслугам. Но приходит замполит и называет твою жену врагом лишь за то, что у нее паспорт другой страны. Кстати, дружественной державы, пострадавшей от Гитлера. Значит, со времени расстрела отца Игнатия ничего не изменилось и власть снова дала сапогом в зубы, чтобы молчал и боялся.

Не обращая внимания на Маслова, Юрий потер руками лицо. Он чувствовал себя так, словно над его орденами тонко и гнусно смеется голос лукавого.

Расценив его жест как сомнение, капитан Маслов резко встал со стула и одернул гимнастерку:

– В общем, так, товарищ Никольский: чтобы навести порядок в своей голове, даю тебе время до завтра. Не решишь вопрос сам – доложу по инстанции. Я из-за тебя и так рискую, – он кивнул головой на сложенную газету, которую подсунул под угол матраса: – Это тебе для размышления. Я там красным карандашом отчеркнул нужное.

Постановление Военного совета 4-го Украинского фронта от 12 апреля 1945 года гласило:

«1. Разъяснить всем офицерам и всему личному составу войск фронта, что брак с женщинами-иностранками является незаконным и категорически запрещается.

2. Обо всех случаях вступления военнослужащих в брак с иностранками, а равно о связях наших людей с враждебными элементами иностранных государств доносить немедленно по команде для привлечения виновных к ответственности за потерю бдительности и нарушение советских законов».

Замедленными движениями Юрий сложил газету и долго сидел, уставившись в окно, где сквозь бурную зелень просматривался старый монастырский корпус. С таким трудом обретенное счастье крошилось, как яичная скорлупа.

* * *

Юра сказал, что в тихий час медсестра считает раненых по головам и докладывает главврачу о нарушителях режима, поэтому он должен ненадолго уйти, чтобы его не начали искать.

– И ты, Танюша, иди, – не в силах оторваться, он прильнул к ее губам, перемежая слова поцелуями, – перекуси, отдохни. Я приду через два часа.

– Глупый, разве можно отдохнуть от счастья!

Она смотрела в Юрины глаза, точь-в-точь похожие на Варюхины, и не могла наглядеться, утопая в их серебристо-серой глубине. Два часа без Юрия казались бездной времени, а мысль о том, что ночь они проведут раздельно, заставила Таню занервничать. Она боялась отпустить его от себя даже на минуту.

Когда Юра ушел, Таня уселась на широкую кладку крепостной стены и уперлась ладонями в разогретые камни. Под лучами солнца река в низине слепяще искрилась серебряным полотном. Рядом в бушующей кипени цветов жужжали пчелы.

Все вокруг было таким уютным, мирным и спокойным, что тревожные мысли о будущем растворялись в потоке густого воздуха. Совсем скоро, может быть даже завтра, они зарегистрируют брак в комендатуре – должны же люди где-то жениться – и станут совершенно неразлучны на всю оставшуюся жизнь. С улыбкой Таня вообразила сцену, как Юра знакомится с Варюшей. «Интересно, будет она дичиться или сразу признает отца? А мама наверняка всплеснет руками и скажет:

– Юрочка, ты стал вылитый отец Игнатий, только совсем седой.

Милый, дорогой отец Игнатий, смотришь ли ты на нас с небес?»

Согнутым мизинцем Таня смахнула набежавшую слезинку, ей стало легко и грустно.

Она сидела на стене, пока не устала спина. День начал клониться к вечеру, отбрасывая от деревьев длинные тени. Палящая жара сменилась теплой духотой, которую лишь изредка разряжали порывы ветра. Тихий час в госпитале закончился, и по парку разносился отдаленный шум голосов и смех.

С возрастающей тревогой Таня смотрела на наручные часики, неумолимо придвигающие день к ночи. Юра не шел, и в надежде услышать шаги она жадно ловила каждый шорох.

Совершенно серое лицо Юры показалось между кустов уже в сумерках. Он шел очень быстро, почти бежал, мимолетно опираясь рукой о стволы деревьев.

Таня бросилась навстречу:

– Юра, что случилось?

– Извини, Танечка, я не мог прийти раньше, за мной следили.

– Следили? – она прижала руку ко рту, чувствуя неприятную слабость в коленях. – Нет, не может быть! Тебе показалось! Война закончилась, и все должно стать по-другому. Мы же победили!

С отчаянным видом он обнял ее за плечи: