Дом, где взрываются сердца

Но вечно не получилось.

Дверь отворилась. И появился профессор Ротшаль.

Вид у него был рассеянный. Его белый балахон с пляшущими на нем красными бликами ниспадал складками вниз, капюшон был откинут. И исчерченное тенями, освещенное факелом лицо выглядело зловещим.

— Уже готовы? — осведомился он. Слова прозвучали не к месту буднично. Он поглядел на часы. — Недолго осталось, — его лицо на миг схватила судорога, и наружу выступило совершенно другое существо и тут же спряталось. — Это будет забавно.

— Забавно, — скривился Валдаев.

— Валерий Васильевич, — Ротшаль прошелся по помещению, вытащил зажигалку и зажег черную метровую свечу, стоявшую в подсвечнике в углу. — Я не играю ни в карты. Ни в шахматы. Но я азартен. Самая азартная игра — в людей.

— Как?

— Когда заставляешь делать так, как тебе хочется. Когда переставляешь эти фигурки на доске. И выигрываешь. Мы всегда выигрываем…

— Но зачем все это? Зачем вы делаете все это?

— Вы не атеист и не верующий человек. Вы во всем — ни рыба ни мясо. Нечто среднее. Вы не принимаете крайностей. Вам нравится серый цвет. Я выбрал черный цвет. Это цвет силы…

— Силы, — повторил Валдаев.

— Сила. Где сила — там власть. И там настоящая свобода.

— Свобода, — как заведенный повторил за ним Валдаев.

— Именно, — речь Ротшаля становилась лихорадочно возбужденная. — Представьте, вы движетесь по полю, а за одежду цепляется репей привязанностей, ноги опутывают корни сантиментов и моральных принципов. А мы скользим над землей. Истинная свобода — это освобождение от условностей. Чистый полет алчущего духа, не стесненный условностями долга.

— А долг Князю Тьмы?

— Вот это действительно долг. Мы берем взаймы у НЕГО силу. Человек слаб. Обречен ползать. А ОН дарит нам крылья. И взимает за это плату. В отличие от других ОН знает, что мы не можем не отдать плату. Это самый взыскательный кредитор.

— Но как можно? Так вот с людьми?

— Вся ваша беда, что людей, с которыми вы общаетесь, вы воспринимаете как часть себя. Вы не думали, как просто было в былые времена утверждать расстрельные списки? Берешь фамилию и ставишь галочку. И нет человека. Ты не видишь его, не вступаешь с ним ни в какие отношения. Другое дело, когда человек стоит перед тобой. А еще хлеще, если он твой знакомый. Или еще пуще — родственник. Ты связан с ним множеством нитей. И вот тогда галочку поставить куда труднее. А каково самому нажать спусковой крючок? Каково видеть обреченность в глазах человека, отчаяние и мольбу? Нехорошо, да? Жалко, да?

Валдаев кивнул.

— Обыватель отмечен этим клеймом личных отношений, разъеден ржавчиной морали, — Ротшаль помолчал, с улыбкой глядя на пленника. Прошелся по залу. И воскликнул: — Ох эта зараза жалости… Мы — другое дело. Для меня нет разницы, против кого ставить галочку. Я не даю иллюзии отношений с кем бы то ни было брать надо мной верх.

— Вы… — Валдаев запнулся, пытаясь подобрать слово, но Ротшаль властно поднял руку.

— Не скатывайтесь до площадной ругани… Знаете, я лишен и того, чтобы чьи-то мучения доставляли радость. Садизм — это оборотная сторона тех же жалких человеческих чувств. Для меня человек — лишь фигура на доске. И не думайте, что такого равновесия в душе достичь легко.

— Человек-машина. Вот ваш идеал…

— Ну что вы. У нас богатая внутренняя жизнь. В свободе и силе есть своя эстетика. Есть свое очарование. Только глупцы могут назвать нас бесчувственными чурбанами…

— Вы — вампиры. Вы питаетесь человеческой кровью.

— Оставьте дешевый пафос.

— Почему я? Почему вы выбрали меня?

— Большинство людей — обычное быдло. Они живут как коровы в стойле, они жуют жвачку телесериалов, из кожи вон лезут, чтобы заработать побольше денег, растят своих сопливых ублюдков. Но есть люди, которые умеют подчинять других и обстоятельства. А есть такие, кто ощущает дисгармонию окружающего мира, но не способен ни на что. Кстати, их больше всего любит бить быдло со словами: «очки и шляпу надел, интеллигент».

— Это я?

— А кто же?.. Бесполезные созерцатели и мечтатели, вы погрязли в самокопании и страхах. Вы живете мечтами о справедливости. Хотя на деле грезите о том обществе, где в Конституции заложено одно право — «право человека на слабость». У вас слишком слабые челюсти. Наши времена — не для вас. Не согласны?

— Согласен, — кивнул Валдаев, осознавая, что в словах профессора есть своя логика.

— Вам нет места на земле. Вы — жертвенные коровы. Это ваше истинное призвание.

Все правильно, подумал Валдаев. И возразить тут нечего. Кроме того, что очень хочется жить. Очень хочется попытаться что-то изменить в себе. Но нет никаких шансов вырваться от них, тех, кто выбрал тебя жертвой. Они — сильны. И хотят стать еще сильнее. Старая истина — закон сохранения всего, что ни есть в природе. Если хочешь что-то взять, то не возьмешь из ниоткуда. Должен у кого-то отнять. И к жизненной силе это относится даже более, чем к чему бы то ни было другому на свете.

— А вы не боитесь, что с такими же мерками кто-то подойдет к вам? — спросил Валдаев.

— Не боюсь. Иначе на что мне сила? — профессор поглядел на часы. — Скоро начнем.