— Полагаете, мы не добьемся успеха? — Ей было явно не по себе.
— Полагаю, мы должны учитывать возможность, что терапия не даст вам ответов на все вопросы, которые вы ставите.
Ханна задумалась.
— Увидимся завтра, — только и сказала она.
Джербер слышал, как она уходила, как закрыла за собой дверь на лестницу. Оставшись один, он стал обдумывать только что услышанный рассказ. Братик, лиловая вдова, нечто вроде человеческой жертвы, когда мать оставила новорожденного сына, чтобы спасти ее. Но от чего ее спасали?
Еще раз просеяв историю сквозь мелкое сито, он впервые почувствовал, что ведьма и чужие — аллегория, чей смысл лежит на поверхности. Опираясь на собственный опыт, пытался понять, что в мире девочки могли изображать подобные фигуры. Они заместили что-то или кого-то, в этом психолог был уверен. Вот ведь и Эмильян заменил приемных родителей и священника животными. Многие дети, бывшие под его наблюдением, говорили об орках и злых волках, описывая взрослых, которые причиняли им зло или которых они попросту боялись.
Женщина, всегда и везде одетая в лиловое, повторил он про себя, но не нашел в реальности никаких соответствий.
Новая составляющая явилась бы прекрасной темой для беседы с Терезой Уолкер… если бы коллега была действительно той, кем представлялась. Джербер подумал, что за последние часы лишился какой бы то ни было опоры. Сначала австралийской коллеги, потом Сильвии.
Теперь он может рассчитывать только на себя.
Эта мысль тотчас же привела за собой другую. Он вспомнил о семейном альбоме, о фотографиях, разбросанных по полу у него дома.
Вот оно. Все опять сводилось к нему. К отцу, который, вполне вероятно, вернулся призраком, чтобы устроить кавардак в его доме.
Джербер улыбнулся такому абсурду, но скорее по привычке, чем по убеждению. Но эта мысль вызвала в памяти ночные беседы с Уолкер, которая настойчиво, вплоть до одурения, советовала из предосторожности вести запись сеансов с Ханной.
Почему она так на этом настаивала? Пациентка снова посылала ему сообщение через свое альтер эго. Интуиция подсказала Джерберу, что нужно просмотреть записи, вдруг что-то от него ускользнуло. Но осознал сразу, что будет искать момент, когда Ханна вытащила у него из кармана ключи, чтобы проникнуть к нему домой.
И наверняка он прекрасно знал, когда это случилось.
Подозрительным был предыдущий сеанс, когда он помогал Ханне после предполагаемого нападения.
Просматривая эту сцену на мониторе ноутбука, Джербер вдруг осознал, что Сильвия ни разу не видела, как выглядит ее соперница. Между двумя женщинами пролегала пропасть. В Ханне Холл не было ни грана той элегантности и грации, какими обладала его жена. Холл запустила себя, превратилась в неряху. Когда проходила Сильвия, мужчины оборачивались, Пьетро часто подмечал эти заинтересованные взгляды. А Ханна Холл оставалась невидимкой. Но именно потому, что только ему удалось ее заметить, разглядеть в ней что-то, чего другие не видели, Джербер чувствовал себя привилегированным, стоящим на ступеньку выше прочих.
На мониторе мелькали изображения, относящиеся ко времени, предшествовавшему гипнозу, когда он осматривал синяк на лице женщины и клал туда лед. Их тела, их лица так близко. Психолог испытывал неловкость, заново переживая моменты непозволительной близости с пациенткой. Он отдавал себе отчет, что впечатление складывалось двусмысленное, возбуждающее. Но за тем, что, как он полагал, было актом самоповреждения, скрывалось нечто другое, теперь он в этом убедился. То была хитрая уловка, которую Ханна использовала, чтобы приблизиться к нему и вытащить ключи от дома так, чтобы он не заметил.
Джербер несколько раз просмотрел запись. Благодаря тому, что камеры были расставлены по всей комнате, он мог увидеть происходящее в разных ракурсах, но не обнаружил ничего необычного. Это обескураживало. Весь мир вступил в заговор против него, дабы он поверил, что фотографии разбросал призрак его отца. Или то была попытка лишить его рассудка. Внезапно на ум ему пришел такой поворот дела, который он до сих пор не брал в расчет.
Что, если он сам оставил ключи в замочной скважине, чтобы Ханна Холл этим воспользовалась? Она за мной следит, — сказал он себе. — Наблюдает за мной. Что, если я, не отдавая себе отчета, сделал так, что Ханна вошла в дом? Неужели я до такой степени увлечен ею?
Да, до такой.
Ханна знала о нем и о