Дом голосов

Психолог затряс головой, чтобы избавиться от такой нелепой мысли, и хотел уже выйти из комнатки, как вдруг заметил, что чьи-то глаза смотрят на него из наполовину открытого ящика тумбочки.

Он подошел, открыл его до конца и обнаружил то самое лицо, которое Эмильян рисовал во время их последней встречи, будучи под гипнозом. Мало того, там было несколько версий, на разных листочках, все очень похожие друг на друга.

Раскосые глаза без зрачков, огромный рот, заостренные зубы.

Возможно, по контрасту с изобиловавшими внизу религиозными картинами и символами, этот рисунок казался воистину демоническим.

«Монстр Мати», — припомнил Джербер имя, которым Эмильян назвал изображенное им чудище.

Но тут психолог впервые подумал, что это слово могло иметь какое-то значение. Схватил смартфон, вбил его в программу машинного перевода. Результат его ошеломил.

«Мати» по-белорусски означало «мама».

Так Эмильян называл свою биологическую мать. Возможно, в чудовищных очертаниях рисунка скрывался весь ужас, какой ребенок испытал в родной семье.

Тут он услышал голоса внизу и решил посмотреть, что там происходит. Перегнувшись через перила, увидел, как работник социальной службы вводит Эмильяна в дом.

Приемные родители бросились обнимать его. Теперь все трое стояли на коленях, и на них были устремлены полные сочувствия взгляды окружающих.

Джербер все еще стоял на середине лестницы, когда мальчик поднял на него глаза. Он, казалось, был разочарован, даже разозлен. Вообще-то, естественно, что он злится на человека, разоблачившего его ложь. Однако психологу стало не по себе от этого пристального взгляда. Он решил выяснить, в чем дело. Подошел с улыбкой:

— Привет, Эмильян, как ты?

Мальчик ничего не ответил. Но через несколько мгновений содрогнулся, и его стошнило прямо на брюки Джербера.

Сцена всех потрясла. Мать Эмильяна тут же бросилась к сыну.

— Мне очень жаль, — извинилась она перед Джербером. — Приступы нельзя предугадать, они наступают в моменты сильных переживаний.

Психолог ничего не сказал.

Убедившись, что Эмильяну лучше, мать заставила его перекреститься и прочитать молитву, дабы предать забвению произошедшее.

— Сейчас мы вместе вознесем молитву Ангелу-Хранителю, и все пройдет, — пообещала она.

Джербер никак не мог прийти в себя. Бальди подошла к нему, протянула бумажные салфетки, чтобы обтереться, но он уклонился, чувствуя какой-то подвох.

— Извините, — сказал он и направился в кухню.

Снова очутился в обеззараженном помещении. Пол сверкал, конфорки начищены, как будто их никогда не использовали по назначению. Хозяйка дома кичилась своей аккуратностью. Но на кухне витал запах стряпни, тщетно маскируемый ароматизатором с запахом полевых цветов.

Джербер прильнул к раковине, взял стакан с сушилки, открыл кран, дрожащей рукой налил себе воды и залпом выпил. Потом, не выключая воду, оперся обеими руками о столешницу и закрыл глаза. Нужно поскорее уходить отсюда, ему здесь долго не выдержать. Я вот-вот свалюсь, — сказал он себе. — Не хочу, чтобы кто-то присутствовал при таком смехотворном зрелище.

Никто не хочет по-настоящему услышать то, что хотят сказать дети.

Слова Ханны Холл вклинились в его размышления. Они звучали как обвинение, в особенности против него, улестителя детей. Джербер возмутился: ведь он сделал для Эмильяна все, что мог. Если бы он не обнаружил, что мальчик воспользовался книгой сказок, чтобы оклеветать людей, которые приняли его, обещая любить, невинные, наверно, до сих пор бы страдали. Тогда откуда это чувство вины?

Мой полдник всегда такой невкусный.

Последние слова, которые произнес Эмильян перед пробуждением от гипноза. Он как будто оправдывался, объяснял, почему причинил столько зла своей новой семье. Идеальное алиби для малыша.

Джербера осенила догадка. Он открыл глаза, снова оглядел безупречную кухню. Связал этот образ с предметами культа, какие видел наверху. Кто-то пытался очистить душу Эмильяна. Религиозная община.

Нет, поправил он себя. Не все они. Только мать.

Видимость для этой женщины очень важна, подумал он. Раз у нее не получилось заиметь собственных детей, она изнывает от желания показать окружающим, что заслуживает права называться матерью.

Учитывая ее истовую веру, материнство для нее не биологический факт. А призвание.

Лучшая мать — та, что решила взять на себя заботу о плоде, родившемся из чужой утробы. Пусть это будет ущербный ребенок, пусть у него будет анорексия. Смотрите: она переживает страдания больного сыночка как свои собственные. Такая мать не сетует. Довольно улыбается во время молитвы. Знает, что Бог ее видит и благословляет ее веру.

«Мой полдник всегда такой невкусный», — повторил про себя Пьетро Джербер.

Стал быстро открывать все ящики, в лихорадочных поисках доказательства. Нашел его на самой верхней полке. Ореховая паста, чтобы мазать на хлеб. Открыл баночку, рассмотрел содержимое. Как правило, никто из взрослых не пробует еду, предназначенную исключительно для ребенка.