– Это полиция, вы должны открыть дверь, – коротко сказал Нинни. Через несколько минут сонная филиппинская горничная распахнула тяжелую дверь, и Нинни в сопровождении других полицейских чинов проследовал за ней через патио и поднялся по величественным мраморным ступеням в квартиру Гуччи, и эхо их шагов разносилось в утренней тишине. Пока офицеры разглядывали роскошную мебель, горничная проводила их по коридору в гостиную и пошла звать Патрицию.
Спокойная и свежая, несмотря на наступление рассвета, Патриция вошла в комнату через несколько минут в бледно-голубом халате. Из офицеров, собравшихся в ее гостиной, она узнала только высокого белокурого карабинера Джанкарло Тольятти, которого видела на допросах после убийства Маурицио. Со дня убийства прошло два года, а о подозреваемых до сих пор не сообщалось. У Патриции был свой человек в отделении полиции, которому она время от времени звонила, чтобы узнать последние новости о расследовании, но в последнее время ему было нечего ей сказать. Она кивнула Тольятти и безучастно посмотрела на Нинни, который явно был главным. Он представился и показал ей ордер на арест, который держал в руках.
– Синьора Реджани, я должен арестовать вас по подозрению в убийстве, – сказал Нинни голосом, похожим на грохот грома.
Нинни, опытный следователь, посвятивший свою карьеру борьбе с разрастающейся торговлей наркотиками в Милане, чувствовал себя более непринужденно, выслеживая боссов мафии и совершая рейды на заброшенные склады, чем стоя в роскошной гостиной Патриции Реджани. Он посмотрел в ее ясные, ничего не выражающие глаза.
– Да, понимаю, – пробормотала она, безучастно взглянув на документ в руках Нинни.
– Вы знаете, почему мы здесь? – спросил Нинни, удивленный ее безразличием.
– Да, – бесстрастно сказала она, – это связано со смертью моего мужа, не так ли?
– Мне очень жаль, синьора, – сказал Нинни. – Вы арестованы. Вам придется пойти с нами.
Через несколько минут Алессандра проснулась наверху в своей спальне и в ужасе обнаружила в своей комнате двух полицейских. Они объяснили, что арестовали ее мать и увезут с собой.
– Они осмотрели все в моей комнате, мои игрушки, мой компьютер. Потом мы спустились вниз.
Вскоре к ним присоединились испуганная и потрясенная Аллегра с другим полицейским. Пока она тихо рыдала в гостиной, Нинни приказал Патриции одеться и идти с ним. Именно тогда Алессандра последовала за ней и затащила мать в ванную. Мать и дочь – одна была младшим отражением другой – на мгновение уставились друг на друга.
– Клянусь тебе, Алессандра, клянусь, я этого не делала, – сказала Патриция, когда один из полицейских постучал в дверь. Пока Патриция одевалась под присмотром женщины-офицера, другие агенты обыскивали квартиру, изъяв бумаги и стопку дневников Патриции в кожаном переплете. Когда она вышла, все посмотрели на нее в недоумении. На Патриции были блестящие золотые украшения с бриллиантами и норковая шуба до пола. В ухоженных руках она сжимала кожаную сумочку «Гуччи».
– Ну что? – сказала она, оглядывая изумленную публику. – Я готова!
– Вернусь вечером, – решительно сказала она, поворачиваясь, чтобы поцеловать дочерей. Выходя из дома, она надела черные солнцезащитные очки на глаза, которые выглядели необычно блеклыми и уязвимыми без привычной защиты из тяжелой черной подводки и туши.
Любое сострадание, которое Нинни мог испытывать к Патриции, в этот момент испарилось.
«Куда, по ее мнению, мы идем? На бал-маскарад?» – спросил он себя, спускаясь по мраморным ступеням и проходя обратно через патио.
Худой и жилистый, с проницательными темными глазами и суровыми усами, Нинни имел репутацию решительного, серьезного следователя, увлеченного полицейской работой. Его главными противниками были семьи южных итальянцев, которые мигрировали в Милан и воспользовались разгулом наркоторговли, уходящей корнями на Балканы. Многие из этих семей проиграли в клановых войнах у себя дома или просто приехали на север в поисках работы и быстро нашли в наркоторговле легкий способ заработать.