Дом Гуччи. Сенсационная история убийства, безумия, гламура и жадности

К середине семидесятых ранняя философия Альдо «клиент всегда прав» переросла в аристократическую строгость, которая быстро привлекла к себе внимание. Альдо устанавливал свои правила, хоть они порой и шли вразрез с тем, что было принято в торговле. К примеру, он не принимал товар обратно, не соглашался на возврат денег или скидки. Самое большее, что мог сделать покупатель, – это обменять покупку в течение десяти дней с чеком – это при том, что другие люксовые бренды, такие как «Тиффани» и «Картье», обещали возврат денег в течение тридцати дней. Желающие оплатить покупку чеком вынуждены были ждать, пока кассир позвонит в банк и получит подтверждение, что клиенту доступна нужная сумма. По субботам же продавец просто сообщал клиенту, что придержит товар и доставит ему в понедельник, как только банк одобрит чек. Еще одна внутренняя практика «Гуччи» возмущала персонал: в конце рабочего дня работники тянули жребий из стеклянных шариков, и, если работник вытягивал черный шарик – его сумку обыскивали перед выходом из магазина.

Больше всего клиентов раздражало то, что в 1969 году Альдо ввел в своих магазинах обязательный обеденный перерыв с 12:30 до 13:30. Эту традицию он привез из Италии, где многие магазины и по сей день закрываются с часу до четырех дня.

– Снаружи магазина выстраивалась очередь, люди барабанили в дверь, чтобы мы открылись, – вспоминает Франческо Джиттарди, который в середине семидесятых несколько лет был управляющим магазином. – Я смотрел на часы и отвечал: еще пять минут.

Альдо заявлял, что экспериментировал со временем перерыва и в итоге решил отпускать всех своих работников на обед одновременно. Таким образом, по его словам, он одновременно продвигал семейный стиль управления, которым так гордился, и не позволял, чтобы из-за посменных перерывов замедлялось обслуживание. Кроме того, он не хотел, чтобы покупатель, войдя, не встретил своего любимого продавца.

– Мы пытались урегулировать обеденные часы для своих работников, но некоторые просто отказывались обедать до середины дня, – рассказывал он «Нью-Йорк таймс». – Поэтому я решил, что клиенты нас поймут, и теперь все работники обедали в одно и то же время.

Такой подход не только не повредил бизнесу Гуччи, но и вызвал к ним еще больше уважения.

«В чем загадка Гуччи?» – гадала «Нью-Йорк таймс» в декабре 1974 года, описывая, как клиенты занимали очереди в три ряда у прилавков магазина, пока Альдо стоял рядом и «поправлял свой голубой галстук в знаменитых подковках, любуясь тем, как норковые шубы сталкиваются у кассы с синими джинсами». К Рождеству толпа становилась еще больше: тогда Альдо лично удостаивал вниманием своих клиентов и собственноручно подписывал подарочные упаковки.

Покупатели толпами ломились в магазины «Гуччи» – и покидали их в ярости, недовольные сервисом. Одной из причин тому была привычка Альдо нанимать детей из выдающихся итальянских семей, но без опыта работы. Он заманивал их обещаниями шикарной работы в Нью-Йорке и предлагал снять для них жилье неподалеку от магазина. Но долгий рабочий день, небольшое жалованье и строгое управление Альдо начали быстро давать о себе знать, и неопытные молодые люди теряли терпение и такт в присутствии клиентов. Иногда они посмеивались у покупателей за спиной, перемывая им кости по-итальянски, – чем, впрочем, грешил и сам Альдо, – думая, что их не понимают.

В некоторых кругах Нью-Йорка появилось даже излюбленное соревнование: кого хуже обслужили в «Гуччи». К 1975 году сервис в компании настолько испортился, что журнал «Нью-Йорк» посвятил четыре страницы и обложку статье о «Гуччи», озаглавленной: «Самый грубый магазин в Нью-Йорке». «Персонал «Гуччи» в совершенстве овладел мастерством уничтожения одним холодным взглядом, демонстрируя покупателям, что их не считают за людей», – писала журналистка Мими Шератон. Несмотря на грубое обращение, отмечала она, «покупатели возвращаются снова и даже щедро платят!»

Когда Альдо наконец согласился дать Шератон интервью, та опасалась встречи с человеком, которого в определенном обществе прозвали Императором. Ее пригласили в сдержанно оформленный бежевый кабинет. Сам Альдо поднялся ей навстречу из-за полукруглого стола; он ничем не напоминал того мужчину в темных очках, который пятнадцать лет назад давал одно из первых интервью прессе в своем аскетичном кабинете над римским магазином на Виа Кондотти.

Он был одет в блестящей синей гамме: яркий гиацинтово-синий костюм из хлопка, нежно-голубая рубашка и лазурный галстук, оттенявший его ясные синие глаза. Лицо у него розовело, словно от волнения. Альдо поразил Шератон своей жизнерадостностью.

– Я совсем не ожидала увидеть такого очаровательного, полного жизни и энергии, хорошо сохранившегося для своих семидесяти лет мужчину, – сознавалась она. – Он был гораздо ярче обстановки вокруг.

В самой театральной манере, местами даже разыгрывая в лицах, Альдо изложил гостье пятисотлетнюю историю семьи Гуччи, в том числе прошлое своих предков-седельщиков. Он подчеркнул, что Гуччи гордятся качеством своей работы и вниманием к мелочам.