Читаем Дом и корабль полностью

- Не обязательно все додумывать до конца. Додумывают до конца только гении и психопаты. И вот еще что, лейтенант, - Селянин вновь построжел, и Мите опять показалось, что за строгим взором и скандирующей речью гнездится испуг, - если я разговариваю с вами как со взрослым, это еще не значит, что вы можете заниматься моим патриотическим воспитанием. Запомните, я человек бесконечно, беспредельно преданный нашей Родине, нашей партии и ее испытанному Центральному Комитету. - Он слегка повысил голос и обвел сверкающим взглядом все углы и стены комнаты, как если бы она была полна слушателями.

Зафиксировав таким образом свою позицию, он снова подобрел, разлил по чашкам остатки пива и стал рассказывать случаи из жизни. Память у него была превосходная, и истории сыпались из него, как из мешка. У Мити не было никаких оснований сомневаться в их подлинности, Селянин называл города и даты, должности и фамилии, некоторым событиям он был свидетелем сам, о других знал из первых рук. В каждой из новелл этого своеобразного Декамерона обязательно складывалась причудливая ситуация, определявшая судьбы людей: в одном случае, происходившем еще во времена гражданской войны, пришлось для примера расстрелять честного коммуниста, в другом - во имя престижа с почетом похоронить мерзавца, в третьем - из дипломатических соображений отречься от человека, самоотверженно выполнившего опасное поручение, в четвертом, рассказанном с большим юмором, - информированный дурак торжествовал над не разобравшимися в сложной конъюнктуре умниками. Митя отлично понимал, что все эти байки рассказываются не без умысла, но для того, чтоб разобраться и извлечь из них некую объединяющую идею, нужна была ясная голова. Он знал, что не может оспорить каждый факт в отдельности, но все его существо восставало против мира, в который тащил его рассказчик. И, пожалуй, еще больше - против бесстрастного селянинского тона. В передаче Селянина люди становились знаками, а отношения между ними - уравнениями, и поскольку нельзя восхищаться или негодовать по поводу того, что функция величины эм или эн при определенных условиях становится равной нулю, то Селянин не сочувствовал и не возмущался, а только демонстрировал механизм. Поначалу Митя проявил себя благодарным слушателем, он подавал реплики и переспрашивал, затем притих и в конце концов совсем замолчал. Селянин это заметил.

- Я, кажется, испортил вам настроение? В таком случае - прошу прощения: не входило в мои намерения. Я хочу только одного, - он потянулся через стол и похлопал Митю по руке, - я хочу, чтоб вы себя не продешевили. Дослушайте меня, - добавил он нетерпеливо, заметив, что Митя собирается его перебить. - Я хочу, чтобы вы заняли в жизни твердое положение и не давали себя эксплуатировать.

- Кому?

- Кому бы то ни было.

- А нельзя ли точнее?

- А это уж вы сами уточняйте, вы способный, вам разжевывать не надо. Точнее? - Селянин вдруг захохотал. - Хитер! Такому дай палец - пожалуй, всю руку отхватит…

В другое время Туровцев, может быть, и принял этот упрек за похвалу, но его рассердил таившийся в словах Селянина темный намек.

- Я, наверное, очень глуп, - сказал он со злым смирением. - Так что со мной надо разговаривать попроще. Я ведь не так давно снял пионерский галстук и до сих пор помню слова присяги. Сын я, верно, невнимательный - это вы здорово угадали, - но стариков своих люблю и не забыл, чему они меня учили…

- А именно?

- Жить по совести.

- Очень благородно с их стороны. Может быть, они заодно объяснили вам, с чем это кушают?

- Вы что же, отрицаете совесть?

- Ни на одну минуту. Просто хочу понять, что вы под сим словом разумеете.

- Для чего?

- Хотя бы для того, чтобы быть уверенным, что мы говорим об одном и том же.

- Совесть - это… - Митя начал очень уверенно, рассчитывая, что определение придет само собой, но сразу же запнулся и, поглядев на Селянина, понял: пощады не будет. Тот торжествовал и скалился:

- Итак?

- Совесть - это… - повторил Митя. Он уже догадывался, какого цвета у него уши. - Совесть, - это когда, например…

- Отставить, - сказал Селянин, сияя. - Так дело не пойдет. Получается, как в армянском анекдоте: «Ашот, что такое химия?» - «Химия, гаспадин учитэл, это когда, например, ти спичка зажгинал…»

- Неостроумный анекдот, - сказал Митя. - И армяне так не говорят.

- А вы не обижайтесь за великий армянский народ, он как-нибудь сам за себя постоит. Лучше объясните, что такое совесть.

- По-моему, порядочным людям этого объяснять не надо, - огрызнулся Митя. Получилось грубо, но Селянин и ухом не повел.

- Вы только осложняете свою задачу. Теперь вам придется объяснять мне, что такое порядочный человек.

- Неужели и это не ясно?

- Нет, не ясно. Джентльмен? Джентльмен - понятие сословное. - Селянин откровенно развлекался, и Митя, уже не в первый раз за этот вечер, вспомнил своего учителя Славина. Тот тоже улыбался, слушая возражения, но его улыбка была ласковой и почти стыдливой, словно ему было неловко, что он знает больше.

- Так можно договориться до чего угодно, - сказал Митя сварливо.

- То есть?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Свет любви
Свет любви

В новом романе Виктора Крюкова «Свет любви» правдиво раскрывается героика напряженного труда и беспокойной жизни советских летчиков и тех, кто обеспечивает безопасность полетов.Сложные взаимоотношения героев — любовь, измена, дружба, ревность — и острые общественные конфликты образуют сюжетную основу романа.Виктор Иванович Крюков родился в 1926 году в деревне Поломиницы Высоковского района Калининской области. В 1943 году был призван в Советскую Армию. Служил в зенитной артиллерии, затем, после окончания авиационно-технической школы, механиком, техником самолета, химинструктором в Высшем летном училище. В 1956 году с отличием окончил Литературный институт имени А. М. Горького.Первую книгу Виктора Крюкова, вышедшую в Военном издательстве в 1958 году, составили рассказы об авиаторах. В 1961 году издательство «Советская Россия» выпустило его роман «Творцы и пророки».

Лариса Викторовна Шевченко , Майя Александровна Немировская , Хизер Грэм , Цветочек Лета , Цветочек Лета

Фантастика / Фэнтези / Современная проза / Проза / Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези