Дом и корабль

Однако мер не принял - промедлил. И оказался на грани «чепе». Однажды утром, вызвав к себе рулевых для инструктажа, он заметил, что между боцманом и Соловцовым произошло какое-то серьезное столкновение. И тот и другой держались с такой холодной изысканностью, как будущие дуэлянты после вручения картеля. Присмотревшись, Митя заподозрил, что дуэль уже состоялась: под глазом у Соловцова чернел фонарь, у боцмана при отсутствии видимых повреждений вид был тоже помятый. На прямой вопрос о происхождении фонаря Соловцов ответил коротко: ударился о поручень. Боцман промолчал. По-видимому, дело происходило без свидетелей. Тут Митя встревожился - и не на шутку. Кто бы кого ни избил - начальник подчиненного или наоборот, - дело было подсудное. Даже если допустить, что произошло нечто среднее, долг повелевал помощнику разобраться и покарать виновных. Он приказал Соловцову задержаться и, убедившись, что разговор происходит без свидетелей, решил пойти ва-банк.

- Слушайте, Соловцов, - сказал он, стараясь многозначительностью тона возместить недостаток фактических данных, - вы помните, на каких условиях вас взяли обратно на лодку?

- Так точно, помню.

- Так вот, если не хотите в два счета вылететь - бросьте эти штуки.

- Какие штуки, товарищ лейтенант? - Глаза Соловцова излучали такую полнейшую невинность, что уверенность Туровцева поколебалась.

- Шовинизм разводить. У нас этого не было и не будет.

- В каком смысле, товарищ лейтенант?

- Вы знаете, в каком…

- Никак нет, не знаю.

Разговор зашел в тупик.

- Ну хорошо, Соловцов, - сказал Митя, - формально вы неуязвимы. Я вас предупредил. Думать вы можете что угодно, но, если до меня еще раз дойдет что-нибудь в таком же роде, я спишу вас на плавбазу, а когда вы придете объясняться, сделаю такое же невинное лицо, как вот сейчас у вас. Имейте в виду: ключи можно подобрать к каждому человеку…

В этот момент в отсек вошел Горбунов. Узнав, о чем шел разговор, он нахмурился.

- Этого нам только недоставало, - пробурчал он, садясь на свое место. Соловцов хотел что-то сказать, но командир остановил его движением руки. - Послушайте меня, Соловцов, - произнес он вполголоса. - Не сомневаюсь, что помощник уже сказал вам все, что надо было сказать, но хочу, чтоб вы знали и мое отношение. - Он сделал паузу. - Я русский человек, как и вы. Этим можно гордиться, но нельзя чваниться. На нашем корабле есть люди разного ранга, но нет и не может быть людей разного сорта. И побеждать и погибать будем все вместе, и я хочу, чтоб боцман, который во время атаки управляет горизонтальными рулями, был твердо уверен…

В этот момент Туровцева срочно вызвали в центральный пост, и чем кончился разговор командира с Соловцовым, он не слышал. Минут через десять Соловцов выскользнул из люка и с преувеличенно беззаботным видом отправился на корму.

Митя искренне считал, что во всей этой истории ему не в чем себя упрекнуть, и был очень удивлен, когда при очередном докладе командир сказал:

- Случаю придаю большое значение. Сознайтесь, вы были не на высоте. Это правда, что вы сказали Соловцову: «Можете думать что угодно, но чтоб я этого больше не слышал»?..

Митя подтвердил. Командир покачал головой.

- А правда, что вы?.. (Он довольно точно передал Митину угрозу подобрать под Соловцова ключи.)

- Правда, - угрюмо сказал Митя.

Горбунов посмотрел на него с нескрываемым интересом. Усмехнулся:

- Это что-то новое, штурман. Откуда это у вас?

Второе «чепе» произошло почти одновременно с первым: кто-то украл на камбузе дневную норму хлеба - пятьсот граммов. Граница был в отчаянии. Туровцев понимал, что искать пропажу бессмысленно, хлеб крадут не для того, чтобы хранить. Способов найти виновного существовало только два - выяснить или догадаться. Следствие или наитие.

«Чтоб ему подавиться, - думал Митя, сидя за штурманским столиком и в десятый раз проглядывая список личного состава, который знал наизусть. - Кто из наших мог сделать такую подлость? Стыд и срам, прямо хоть в угрозыск обращайся… - Он представил, как ищейку на блоке спускают в центральный пост, и хмуро посмеялся. - Самое скверное, что не на кого и подумать. Соловцов? Этот при случае не задумается, но у товарищей не возьмет. И вообще для него это не масштаб. Сам Граница? Ну, тогда он величайший актер в мире. Поговорить, что ли, с Олешкевичем?»