Дом Якобяна

— Ты знаешь, Маляк, что говорит Фикри-бей бедному поручителю, когда тот приносит деньги? — спрашивал Абсхарон и сам же быстро отвечал: «Он говорит ему: иди и поклонись Господу нашему Иисусу, ведь он сполна вернул мне твой долг!» Маляк причмокнул, сложил руки на своем большом животе и опустил глаза. Притворившись растроганным, он произнес: «Вот настоящий христианин». Однако Фикри, хотя и был пьян, внимательно следил за их словами и, недовольный намеками, сказал, решительно поставив точку в разговоре:

— Вы принесли деньги, как договаривались?!

— Конечно, господин бей! — вскрикнул Абсхарон.

И добавил, вручая ему две бумаги:

— Вот контракт, как договаривались, господин. Господи, благослови!

Он сунул руку за пазуху, чтоб вытащить деньги. Как и условились, он принес шесть тысяч, но рассовал деньги по разным местам, чтобы оставить себе возможности для маневра. Абсхарон извлек четыре тысячи и протянул их бею.

Тот закричал со злостью:

— Что это? Где остальное?!

Тут братья в один голос, словно исполняя оперную партию, стали умолять его: Абсхарон — задыхающимся голосом с хрипотцой, а Маляк — высоким, тонким и пронзительным. Слова их путались, смысла было не разобрать, однако в целом они взывали к милости бея, клялись пришествием Христа, что взяли эту сумму в долг и действительно не могут заплатить больше. Фикри-бей не сдавался.

— Бросьте ваши штучки… Они на меня не действуют! — еще сильнее рассердился он. И собрался было вернуться в ресторан, однако Абсхарон, который ждал этого шага, бросился в сторону бея, при этом зашатался и чуть не упал. Резким движением он выдернул из своего кармана еще одну пачку в тысячу фунтов и положил ее в карман бея, который, хотя и был рассержен, не оказал серьезного сопротивления и легко позволил это сделать. В этот момент Абсхарон разыграл очередную сцену: несколько раз поцеловал бею руку и закончил свою мольбу особым жестом, который приберег на случай крайней необходимости. Он отклонился назад, двумя руками приподнял грязную изношенную галабею, обнажил свою отрезанную ногу, привязанную к протезу уныло-темного цвета, и закричал прерывисто-сиплым голосом, давя на жалость: «Господин бей, Бог не оставит вас и ваших детей… Я инвалид, бей… У меня нет ноги… Я болен, а все сидят на моей шее… Маляку надо кормить четверых детей и жену… Если ты любишь Иисуса, ты не позволишь мне уйти в таком состоянии». Этого бей выдержать не смог. Через некоторое время все трое сели подписывать договор: Фикри Абдель Шахид, рассерженный тем, что его «шантажировали чувствами», как он сам потом выразился, рассказывая обо всем подруге, Маляк, который уже думал о том, что в первую очередь необходимо сделать в железной комнате на крыше, и Абсхарон, на лице которого застыла последняя из жалобных гримас — он добился своего, но на пределе собственных возможностей. В душе же он был счастлив, что получил комнату по договору и при этом, мастерски изворачиваясь, смог спасти кулек в тысячу фунтов, приятным теплом отозвавшийся в левом кармане его галабеи…

* * *