Дом Иова. Пьесы для чтения

Цофар (не оборачиваясь): Меня сейчас от них стошнит… Вы только посмотрите на этих дураков, которые ищут зарю прямо посереди дня!

Иов: И вот эту-то беспросветную ночь ты почему-то называешь «днём», Цофар?.. Выходит, ты никогда не видел дневного света? Того, который мы торопим – Адаф и я?.. Неужели даже во сне, Цофар? (Укоризненно). Кукареку, кукареку, старый друг. Если хочешь когда-нибудь его увидеть, то присоединяйся поскорее к нам. Ведь это совсем нетрудно, верно, Адаф? Открываешь клюв и кричишь что есть силы. (Кричит). Кукареку!.. Кукареку-у!.. Кукареку-у!..

Адаф (подхватывает): Кукареку-у!

Иов и Адаф: Кукареку! Кукареку! Кукареку-у-у!..

Откуда-то из пустыни доносится не то эхо, не то, в самом деле, чей-то голос, подхвативший их пенье: «Ку-ка-ре-ку-у!..» Элифаз, Бильдад и Цофар с отвращением закрывают уши.

Иов и Адаф (с удвоенным рвением): Кукареку-у! Кукареку-у! Кукареку-у-у!..

Тьма.

Картина седьмая

Декорации первой картины – покои Ищущего. Только теперь они ярко освещены двумя или тремя горящими многосвечниками, чей свет, впрочем, не в силах прогнать притаившийся по углам сумрак. Мерцает позолота книжных корешков, вспыхивают доспехи и оружие.

Сам Ищущий полулежит на диване, утопая в подушках. Перед ним – раскрытая книга, которую он читал в начале пьесы. Как и тогда, он одет в халат, из-под которого выбиваются воротник и манжеты белоснежной рубахи.

Узанеторопливо и тщательно протирает стёкла книжных шкафов. Он задумчив и меланхоличен.

Пауза.

Уза (вытирая стекла): И всё-таки я бы настоятельно рекомендовал вам не читать лёжа, хозяин. Помнёте халат или протрёте локти. А где теперь найдёшь такую ткань? (Продолжает заниматься уборкой, меланхолично). Такой ткани теперь не найдешь нигде.

Ищущий (оторвавшись от книги): Что такое? (Подозрительно). Неужели в тебе, наконец, проснулось хозяйственное рвение?.. Послушай, это было бы просто ужасно. И без того в доме невозможно найти ни одной вещи.

Уза молча продолжает заниматься своим делом. Короткая пауза.

К тому же, если уж ты завел эту тему, позволь мне довести до твоего сведения, что как раз читать всегда следует только лёжа. (Зевает). Возьми любую книгу и убедишься в этом сам. (Потягиваясь, откладывает в сторонку книгу, мечтательно). Когда читаешь лёжа, происходят удивительные вещи! Стирается грань между прочитанным и действительностью. Между сном и явью. Между фантазией и правдой. Из горизонтального положения жизнь уже не кажется такой сомнительной, а надежда не выглядит так безнадёжно. (Долго и с удовольствием зевает).

Воспользовавшись этим, Уза незаметно исчезает.

(Сонно). Вот если бы ты не ушёл, то мог бы заодно узнать, что точно также обстоит дело и с самими книгами. (Зевает). Те из них, которые пишутся лёжа, чаще всего достойны, чтобы их прочитали небожители… (Бормочет). Они рассказывают, что всё прекрасное хотя и трудно, но, в конечном счёте, достижимо… (Зевает). А прочие, пожалуй, и вовсе не стоит брать в руки… (Засыпает).

И почти сразу на сцене возникает фигура молодой женщины, которая словно соткалась из клубящегося по углам сумрака. На ней длинное платье с разрезом до бедра, чёрные чулки, широкополая шляпа, перчатки. Плечи – обнажены. В руках – маленькая сумочка. Её наряд кажется одновременно и вызывающим, и скромным. Это – Истина, – не то плод сонного воображения Ищущего, не то, в самом деле, ставший реальностью персонифицированный образ последнего знания.