Дом из пепла и стекла

Если подумать, то это странно. Головы покатятся. Надеюсь, Джеймс свою сохранит. Он мне очень понравился.

— Нет, и это странно. Тем не менее, он бандит. Мелкий преступник, и вряд ли это хорошо обученные люди, которые управляются жёстким режимом.

— Значит, ты знаешь о нём?

— Немного. Я изучил его и тебя. Затем я поспрашивал у Иветты, что мог.

— Она помогла тебе похитить меня? — спрашиваю я.

— Нет. Вовсе нет, но она вернула мне туфельку. Будет правильно, если ты снова получишь свою туфельку. И я сделаю ещё одну для тебя. Она верит, что я сделаю ей, но я не буду.

— Она хочет, чтобы ты сделал ей туфельку? — озадаченно спрашиваю я, пытаясь сопоставить всё воедино.

— Да. Поэтому она связалась со мной. Ты же знаешь, что она тебя ненавидит.

Я закатываю глаза.

— Знаю. Она правда ненавидит меня. Я так рада, что выбралась оттуда. Свободна от неё, Нико, и его ужасных людей.

— А как же твой дом? — спрашивает он.

Я вздыхаю.

— Не знаю. Я люблю свой дом, и буду скучать по нему.

— Может, однажды мы сможем выгнать их оттуда?

— Возможно. Может, Иветта ушла бы, если бы ты сделал ей туфлю, — говорю я с мягким смехом.

Я потягиваю чай, и хоть он успокаивает горло, меня тошнит. Не знаю, от чего тошнота — от лекарства, которое он мне вколол, или от страха и отвращения.

Он сидит напротив меня, и я смотрю вниз и понимаю, что всё ещё одета в своё свадебное платье.

— Не могла бы ты снять платье? — спрашивает он, его голос внезапно становится грубым.

О, Боже. Мой план терпит неудачу. Я надеялась, что он даст мне несколько дней, если будет думать, что мне больно. Слёзы наворачиваются на глаза и безвольно падают на щёки. Проклятье. Я должна была сразиться с ним в тот момент, когда он освободил меня.

Его прикосновение к моей руке нежное.

— Синди. Я не буду заставлять тебя. Я не чудовище, как он. Я хочу нарисовать тебя. Не обнажённой. Не сейчас. Я знаю, что сейчас это слишком, но, может быть, в свадебном нижнем белье? Могу я нарисовать тебя? Пожалуйста?

Его «пожалуйста» — почти всхлип. Боже, он совершенно одержим, и находится на грани контроля.

— Только нарисовать?

Если я сниму платье, то рискую, что он не сможет контролировать себя. Если не сниму, то могу разозлить его. К тому же, если нарисует меня, я смогу выиграть время. Заставлю его больше рассказать. Возможно, даже узнаю, где я.

— Только нарисую тебя. Клянусь.

— Хорошо, — моя губа дрожит. — Я боюсь, но ладно. Но прежде чем ты сделаешь это, у тебя есть обезболивающее? У меня ужасная головная боль. Если ты достанешь мне обезболивающее, я сниму платье.

Его лицо светлеет, а пальцы дрожат, когда он убирает прядь волос со лба.

— Да, минутку.

Он подходит к ящику большого дубового комода справа от двери и открывает его, доставая тяжелую старомодную связку ключей. Его движения резкие, и я понимаю, что он испытывает страшное возбуждение при мысли о том, что ему предстоит изобразить меня в нижнем белье. Он отпирает дверь, выскальзывает наружу и снова запирает её.

Да! Я знаю, где ключи.

Если бы я не согласилась на это, сомневаюсь, что он совершил бы такую элементарную ошибку. Рискнув ещё раз, я раздеваюсь, когда он выходит из комнаты. Я откидываю платье на стул и робко стою, прикрывая себя руками, как только могу, когда слышу его возвращающиеся шаги.

Бельё великолепное и должно было быть только для глаз Нико, но я должна отбросить эти мысли и сосредоточиться на том, чтобы выбраться отсюда живой.

Он останавливается в дверях и смотрит. Его глаза темнеют, пока его взгляд обводит каждый дюйм моего тела.

Потом в нём что-то меняется. Как будто включился выключатель, и он внезапно изменился. Сосредоточенный, и почти деловой, он подходит ко мне.

— Ты не можешь стоять так, это не будет хорошо смотреться на картине. Вот, — он протягивает мне лекарство и идёт за водой.

Он не закрыл дверь.

Боже, я должна бежать сейчас.

Мои ноги буквально дёргаются, мышцы готовятся к полёту, но я не делаю этого. Он поймает меня, и весь мой спектакль окажется напрасным.

Прямо сейчас я очень рада, что посмотрела столько фильмов о жизни, где какую-то женщину похищают или преследуют, потому что они — план того, как делать не нужно. Женщина всегда пытается сбежать и попадается, и делает всё только хуже. Я убегу, но только когда буду знать, что смогу сбежать.

Он протягивает мне воду, и на его лице снова появляется недоверчивое выражение.

— Ты не решила попробовать открыть дверь? — спрашивает он вкрадчиво.

Это был трюк. Ловушка. Ловушка, в которую я не попала.

Я хмурюсь.

— И куда идти? На улицу? Он только найдёт меня снова.

Придав лицу выражение надежды, я смотрю на него.

— У тебя есть дом за границей? Тогда он не найдёт меня так просто.

— Ты действительно хочешь уйти от него, не так ли?

— А ты бы не ушёл? Если бы кто-то заставлял тебя делать ужасные вещи и причинял боль?

— Да, я бы ушёл.

Я принимаю лекарство с водой и ставлю стакан в сторону. Он снова закрывает дверь и прячет ключ обратно. Затем он устанавливает мольберт и велит мне лечь на кушетку у задней стены. Я делаю, как он сказал, ложусь на бок и подпираю голову одной рукой.