Дом, которого нет

С собой так говорила перед зеркалом.

Парик на ней был рыжим в этот раз.

Сняв, обнажила волосы свои: в косе

французской, ниже пояса. Ей глаз

невидящий уж не мешал. По меткости,

будто всего глаз – десять, поднялась она.

Как паучиха, правда что. Все кожи

хранились в "съёмке", тут меняла роли.

Но всё таки… все скинув, отчего же,

в своей, родной ей, шкуре – дико больно?

Штаны и куртка, да и сапоги высокие –

из кожи чёрной, прочные. Зашторят всё они.

***

Ян первым делом после Рубикона

собрал разрозненных людей в зал заседаний.

Решил открыто он признать законом

итоги учинённых им собраний.

Таким вот образом кружок по интересам,

из клуба, наделил реальным весом.

В его особняке большая зала

оружием украшена холодным.

Дубовый стол, прямоугольный, всех вмещал, а

он сам выслушивал позиции. Не модно

к старинным возвращаться временам;

но эффективность каждый понял сам.

Не по углам переговариваться, косо

смотря на встречных, нет: собой представить

всю «зону», представитель коей – босс ей.

С подпоркой легче и полезней дело править.

Отслеживать происходящее сподручней,

когда фигуры зришь, сам – вездесущий.

По вечерам всех пятниц он неделю

сканировал, как шахматное поле.

В уме его процесс бежал быстрее

спортсмена. За победой тот, не боле,

несётся, с остановкой для медали.

А Янов мозг без стопа мысли варит.

Соседних городов он обстановку

расследовал: содружества полезность.

И лицевую часть, и тень-чертовку

увидел, двум равнó явив любезность.

«Власть ради власти, – Лора мнила, – это рок».

Но не сверхчеловек Ян, а, скорей, игрок.

Ему макет выстраивать из чувств

людей, реакций их, взаимодействий,

в пространстве разума, где чисто, по плечу:

а проверять – игры нет интересней.

Она модели тестила, швыряя в них себя.

Он составлял наружные, игрой руководя.

– Монархию решил ты возродить, –

шутила, – царь; пониже – феодалы;

затем купцы; ну а народ… он спит,

не претендуя на права. Бывало

так раньше. Духовенства только нет.

– Сожрали с костью бога на обед, –

он отвечал, её обвив рукою

(лежали вместе: мир вослед за бурей). –

Воплощено стремление к покою.

Быть может, говоря так, я рискую

недальновидным показаться, но иллюзии

даём мы: вирт, секс, наркота. Аллюзия

на веру – непрерывность наших "окон".

Так из бессмертия пародию создали.

Недаром популярность в них даёт всем

весомости своей… ярлык. Звезда, кто

известен в доме том, что не потрогать.

Везде тот дом, и нет его. Как бога.

Слон – хакер. Конь кинотеатры держит.

Ладья весь город знает подноготным.

Конёк морской, чтоб мыслить не хотелось

юнцам, их в мир пускает иллюзорный.

Ты, устраняя лишних, носишь маски,

чтоб ни один не понял, что – за сказкой.

Большая шишка в банковской системе

Китаец: по валюте и размену.

Огр в средствах информации собаку съел, а

в аптеках – Валидол контролит смену.

Какую сферу ни возьми, везде есть наши.

Объедини, и – город в плане карандашном.

– А ты оплёл собой всё это. Жутко

звучит. Когда б была я где-то снизу,

а не с тобою, здесь, однажды утром

шагнула бы с ближайшего карниза.

– Во времени, где мы живём, нет бога.

Бал правит тьма. Ну что ж, идём с ней в ногу.

– Великой человеческой заброшкой

я мир снаружи "окон" назвала б.

Внутри всё – ярко, красочно. Хоть Ошо,

хоть Кроули. Одинаков ведь формат:

читалка, буквы… Фотографии котят

в одном ряду с разделкой их стоят.

Любое зрелище пассивно принимать

способен современный человек.

– В реале всего боле склонен спать.

Всё верно, в матрице мы доживаем век.

Здесь – энтропия на последней стадии.

Там – грёзы старца, впавшего в детсадию. –

Вдыхала его Лора, в грудь нос вжав,

чертогами ей были с ним руины.

– Мы под водой. У всех нас – батискаф.

Другого не видать за толщей. Мины

повсюду, и заложены в самих…

– С тобой мы, лично, обезвредим их. –

«Скорей, закладывая, сами подорвёмся», –

считала Лора, ухом меря ритм

сердечный. Трепетало в ней самой всё.

Могла воображать двоих одним,

пока ни наступал грядущий день,

и Кобра с тем ни уползала в тень.

Часть XII. Сын луны и три её лица. Феба

6

Бывает, что живёшь себе, играючи,

и вышел вдруг, положим, в магазин,

на перекрёстке ж… «Протестую, ваша честь!»

стоит тот самый Лик. И с Ним един

весь свет: всё обретает смысл и краски.

Уподобляется реальность ясной сказке.

О, кто-то с пониманьем улыбается…

Воспоминанием объятый, всяк вздохнул.

Здесь не играет роли пол вообще.

Неважно, был атлет он иль сутул,

была она вестáлка или сука,

любовь пришла. Такая, други, штука.

Орать, что нет её, на ней обжёгшись,

бессмысленно (орала и сама).

Да есть. Как всё, что было изречённым.

Мир без неё обрушится в кошмар.

Мы, люди, так кривить собой всё склонны,

что Истину во лжи виним. Галлоны

лжи пьём, как сок, и в нас самих – проблема.

Сквозь человека мы встречаем свет,

и ищем только в человеке его все мы.

Огромный это, люди мои, бред.

Противный или свой пол, твари, дети…

Ни один фетиш на потребность не ответит.

Сама любовь нужна нам, вот в чём фишка.

Божественное в нас – ищет исток.

Восторг небесный и животный вместе… "Слишком" –

вот слово, что описывает ток,

идущий меж Тристаном и Изольдой.

«Мужчина, женщина и Бог». Четыре сольдо.