Дом, которого нет

Чудесный путь открылся свежей дверью!

Ликуйте, кто со старой не был со́жжен!»

Стояла Лора в тёмном коридоре.

Неумную – ума душило горе.

Тут, будто из стены, из двери, ручка

в перчатке кружевной вдруг поманила.

Пошла за ней. Без предложенья лучшего,

идём туда, где тайна. В тайне – сила!

«В сокрытом – истина!» – хотелось мне добавить,

но Истина словес противна славе.

– Мне птичка пела, ищешь ты ответов? –

шепнула девушка, зазвавшая сюда.

Блондинка в платье свадебном. Без цвета

одежды с комнатой. Глазами цвета льда.

Красивая, как пустота, в которой

что хочешь нарисуй: хоть лес, хоть горы.

– Ищу. Ты… знаешь, чем всё оправдать?

Микстура есть от хаоса грядущего?

Рецепт скажи, коль знаешь: я отдать

за оправдание – в себе готова лучшее!

Смотрю на мир, и вижу разложение.

Посмертно – возрожденье… Ой ли, ой ли так?

– Послушай, – улыбнулась нежно девушка, –

легенда есть о рощице вне дома.

Жила там пара первая. Потом ушла.

И тут мы оказались… Много кто там,

рассказывают, были. Почти все врут.

Глазком одним глядят. Дыра в полу –

обзор их весь. Процесс совокупления –

не роща, хоть рождён стремленьем к ней. –

Глубокий вздох поднял рюшь, декольте смутив. –

В один прекрасный день я стала ей.

Да, рощей! Из волос он плёл венки.

Менял погоду – лёгкий взмах руки.

Нас солнце грело. Жали солнцу руки

по-дружески. Он взглядом создавал,

что хочет, зная то ж, что Солнце. Звуки

блестели: связан в танце карнавал

женщины-Жизни и мужчины-Мастера.

Мы были предназначены к рожденью всех

других себя, и знали всё без книг:

как мир устроен, как функционирует

система… да, какую ни возьми,

с глубин морских до джунглей. Этот мир был всем,

что было в нас. Природные, природу мы,

как себя, знали. Так как – неделимые.

Я что-то увлеклась. Да… Рощу ту

до слов не спустишь. Ну а ты – представь!

В какие краски ни одень мечту,

все слабы. Там мечта была нам – явь. –

Всё задрожало: губы, веки, стены. Так,

как будто началось землетрясение.

– Случилось что? – спросила живо Лора,

украдкой глаз кося вокруг, на трещины.

– Случилось то… случился вот: раскол там.

Во мне. И от него. И нас от вечности.

Клубком в груди моей свернулась ложь.

Зеркальным искаженьем. Узнаёшь? –

воскликнула, разбившись, как стекла гладь,

по запчастям. Нос вровень с подбородком,

уши к макушке, глаз с пупа не убрать.

– Остановись! – велела Лора, – род твой,

я знаю, непрозрачен специально,

чтоб друг для друга выглядеть нормально.

Я это знаю всё; об этом я читала.

Век золотой описывать горазды

идеалисты всех времён! Пойми, мне мало

знать, что "разрыв" и "кривь". Их много, разных,

твоих – да, Ева! – в мифах отражений.

Иль Хавва? Эмбла? Лив? Лилит? Ты женщина,

ты – жизнь. Как моя мать… Чьё имя – Вита.

Которую люблю, что б та ни делала.

Я знаю всё, что у тебя болит, но,

влюбившись, не решишь проблему тела!

Оно, с душою заодно, гниёт,

стареет и червям обед даёт,

и, как ни проповедуй ты о рае,

чем объяснишь, что нравится мне ад?

Твою растрату видя, наслаждаюсь!

Раздвинутые ноги, рот зажат:

как в мусорку, грязь сбрасывает очередь!

Чем объяснишь? – Ей та в ответ: – Нет мочи мне.

Ты отражаешь века отношение

к природе, жизни всей, как таковой.

Где полуфабрикатов подношение

из ниоткуда пользует любой.

Как можешь ощутить не на коленях

себя, видя одно лишь потребленье?

Завоеванием стихии каждый эпос

(да и блокбастер), канонично славится.

И неприступной так приятно крепостью

овладевать силком… как и красавицей.

А феминистки, – перевёртыш! – маской взяли (хоть кричи)

копирку с… не лучших из мужчин.

Кипит под маской то, что адом кличешь.

Успешная фригидна, как доска,

а не феминна. – Девушка первичная,

с ней говорила, вновь прекрасна, как

снежинка. – Рощи есть, леса, но ты – ты море,

что подо льдом бурлит, другим на горе.

Модели ролевой, чтоб подражать ей,

нет у тебя. Плевать хотела мать

на то, как ты, тисками ноги сжавши,

из злобы хочешь соки выжимать.

Заметь: к себе твой гнев. За то, что смертна.

За то, что жизнь – плод для тебя запретный.

Не вечная ж таким и не нужна…

Да, скоро, – рассмеялась, – будет вечность

тебе! Иди вперёд, куда сначала шла.

Примеришь моё платье подвенечное! –

раздался взрыв. Упала Лора. «Свет… не… цел».

Сознание вернулось к ней на лестнице.

(заметки на полях) Любовь – это…

Мир эйдосов (того, чем должен быть

вот этот, здешний)

с ним, миром вещи, враждовал. Носитель

обоих, тешилась

я идеалом, зная: здесь

он перевёрнут.

Наоборот, за что ни бейся,

случится. Сторону

держать для наблюдения – мудрей.

Была обоим царствам господин.

В твоей персоне (место встречи их царей)

два мира схлопнулись в один.

Часть IV. Прыжок в себя

– Нет. Ни за что, – сказала Лора тихо,

вставая. Странно то, что не ушиблась.

В таком паденье Люцифер один ей

мог посочувствовать, поняв. Что тот не шибко

умеет. – Я не стану, хоть души,

подстилкой, будь хоть Ра, среди мужчин

ярчайший. Неужели после боя

я, тяжелейшей внутренней войны,

в сторонке от Сансары, став изгоем

в ней, попадусь на чары сатаны?

Битва финальна Будды с Кама-Марой…2

Ну хорошо. Узнаем цвет пожара. –

И, перепрыгивая через три ступеньки,

на третьем этаже она увидела

на вывеске: «Себя здесь только встретишь».