Дом, который построил Джек

И Франц Брэчтмэнн в самом деле принял компанию. В тысяча девятьсот тридцать четвертом году, когда ему было двадцать восемь лет, несмотря на браваду его отца, компания едва выжила в условиях акта Уолстеда.[11] Начиная с того времени и до тысяча девятьсот восемьдесят первого года, когда в возрасте семидесяти пяти лет Франц передал пост управляющего компанией своей в то время двадцатидевятилетней дочери, он построил шесть новых пивоварен и привел компанию к ведущему положению среди крупнейших пивопроизводителей мира. В статье сообщалось, что это было не простой задачей. В тысяча девятьсот сорок первом году, когда США вступили в войну с Германией, по всей стране вспыхнули антигерманские настроения, и все, что даже отдаленно звучало как германское, по сути дела бойкотировалось. Продажа пива компании Брэчтмэннов превратилась в пытку, и тянулось это до самого конца войны. По сути дела, только в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, когда Франц придумал новый сорт пива «Золотая девочка», дела компании пошли на подъем. С тех пор единственная серьезная угроза ее стабильности возникла пять месяцев назад, вскоре после того как Элиза стала управляющей. Именно тогда внутренние проблемы привели к обвинениям и контробвинениям…

— Вот она, — сказал Уоррен.

— Кто это — она? — спросила Тутс.

— Грязь.

Но это было все, что они там нашли. Этот абзац заканчивался мыслью о том, что все было благополучно улажено, дело до суда не дошло и компания поднялась на еще более значительные высоты в иерархии пивопроизводителей. Материал завершался сообщением о том, что жена покойного, Софи, и его дочь Элиза пережили его и что траурные церемонии в Калузе будут проведены частным образом.

— Ах ты, черт подери, — сказал Уоррен. — И где же мы будем искать теперь?

— А что искать-то? — спросила Тутс.

— Эти внутренние проблемы и обвинения и контробвинения, которые были улажены без суда.

— Дай подумать, — сказала Тутс.

Уоррен внимательно смотрел, как она думает.

— А как насчет «Официальной хроники»? — спросила она.

Мэтью посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке у кровати. Без десяти минут полночь. И звонил телефон. Джоанна! Должно быть, что-то с его дочерью, там, в Вермонте.

— Алло? Мэтью? — Голос какой-то женщины.

— Да-да?

— Это Ирен.

— Извините, кто?..

— Вспомните мотель, — сказала она. — Ирен Маккоули.

— О, привет! Извините, что у меня голос такой…

— Нет-нет, все нормально. Вы, вероятно, спали.

— Вообще-то спал.

— И я тоже. Но потом я проснулась и подумала, а нет ли вашего номера в телефонном справочнике. И он там был.

— Да.

— Вот я и звоню.

— Ну, привет.

— Привет. Извините, что я вас разбудила.

— Нет, ничего, все нормально.

— Как живете?

— Отлично. Просто замечательно. А вы?

— Хорошо.

— Я надеялась, что позвоните, — сказала она.

— Да я собирался. Но тут столько накопилось дел, что я…

— Не нужно со мной всех этих церемоний.

— Ладно, понял.

Снова молчание. А потом она спросила:

— Может, мне приехать?

— Что-что? — спросил Мэтью.

— Вы хотите, чтобы я приехала? Я бы пригласила вас сюда, но это место — такая дыра. Ну, вы же сами видели.

— Да.

— В каком смысле «да»? Что вы это видели? Что это дыра? Или приезжайте?

— Во всех трех смыслах.

— Отлично, — сказала Ирен. — Куда мне ехать?

Ночью, около полуночи, лежа рядом с Леоной, Фрэнк раздумывал, что она делала в его кабинете. Там не было ничего, что могло бы пригодиться женщине, которая крутит любовь на стороне. Ни ежедневника с перечислением вечеринок, где она могла бы выяснить, когда и где он будет, ни валяющихся без дела наличных денег, которые она могла бы взять, чтобы купить себе щегольское белье с кружевами, вроде того, которое он нашел в ящике туалетного столика. Ничего, чем она могла бы воспользоваться. Так зачем же она ходила туда?

Он догадался, что она была там сегодня. Кабинет был его коконом, и он знал каждый его сантиметр. Приходя с работы, когда Леоны не было дома, он делал себе коктейль «Серебряная пуля» и усаживался там в большое, обитое кожей кресло. Он потягивал коктейль, прислушивался к шепоту пальмовых ветвей за высокими окнами, а со всех сторон его окружали любимые книги. По четвергам приходила уборщица. Но сегодня был не ее день. Однако кто-то заходил сюда, пока он был в конторе, а поскольку в доме жили всего двое, а он не был там, значит, это была его дорогая женушка. Он не знал, что сегодня она приходила сюда дважды. Первый раз, чтобы просмотреть флоридские юридические акты, а второй — чтобы припрятать кольт «кобра» двадцать второго калибра, который она купила в «Оружейной лавке Бобби».

От долгого сидения в доме Пэрриша у него уже начинало буквально зудеть в заднице. В этой комнате не было ни удобного кресла, ни стула, чтобы сидеть и в то же время смотреть в окна. Кресло, стоящее внизу, было большое и удобное для отдыха, но настолько мягкое и глубокое, что, сидя в нем, нечего было и думать увидеть что-то происходящее за окнами. К тому же оно было слишком тяжелым, чтобы тащить его сюда, на второй этаж.