Дом, который построил Майк

Женя уставился на свой пустой стакан. Тяжело встал со стула, расправил короткими крепкими пальцами онемевшую, окостеневшую седую бороду, немного покачнувшись, вышел чуть вперёд и, глубоко засунув руку во внутренний карман помятого пиджака, вытащил из него свой потертый кошелёк. Из потертого кошелька посыпалась на пол Дома Архитектора никому не нужная мелочь, помятые записки, фотографии любимых актёров.

Аккуратно, двумя заскорузлыми пальцами правой рабочей руки достал бережно сложенную вчетверо промокашку туалетной бумаги. Поднял ее над головой, развернув как антицарский плакат гапоновца, и все мы увидели чудное, как взмахом руки Всевышнего сробленное, изображение Голубя. Громко и возвышенно Евгений Александрович произнес, - "Да, дорогие товарищи, это самое первое изображение всемирно известного Пикассовского Голубя Мира! Он создал его сидя на толчке в моей туалетной комнате. Он много размышлял там, что-то писал. Вы знаете, у меня большая библиотека в отхожем месте. Не побоюсь этого сказать, но она даже более обширная, чем знаменитая библиотека Эрнеста Хемингуэя на Острове Свободы, Земля, Солнечная Система.

Ну и еще сложность усваивания нашей пищи, конечно, сказалось. Так что у него было время хорошенько подумать над смыслом Мира в моём замкнутом пространстве.

Так давайте и мы, молодежь, комсомольцы, мать вашу маковку, подумаем тоже хорошенечко над этим смыслом Мира. Спасибо друзья за эту встречу с вами, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо".

Это была последняя фраза на этом заседании продвинутой молодежи знаменитого Советского поэта-современника.

Мы все, как к Мавзолею, выстроившись в длинную, костлявую, студенческую очередь, подходили к Евгению и жали его поэтически настроенную руку. Многие брали автографы. Мы нет. Мы с Павлом Блиновым знали, что нас ждет этот долгожданный автограф на этикетках "Столичной".

Когда подошла моя очередь, и Евтушенко уже вытянул наготове черную перьевую ручку, я скромно отказался от росписи, просто попросив еще раз показать мне шедевр Пикассо. Он глубоко вздохнул, очередь позади меня нехорошо зашуршала. Развернул бумажник, вынул туалетную бумагу, развернул бумагу, показал, вложил мне её в руки. Очередь зашуршала еще громче. Я затрепетал. Всего только одним ровным, мощным движением сильной руки, кое-где даже надорвав нежную мякоть бумаги, на полотне был выведен Голубь с веткой какого-то растения в клюве. В уголке мелко, но по утвердительному упрямо - знаменитое "Picasso". Поразительно, как можно было столько энергии вложить в такой маленький рисунок. Поразительно. "Это настоящая реликвия", - подумалось мне. И правильно подумалось.

Очередь позади зашуршала громче, послышалось:

- Вы тут не стояли!

- Покажите номер на руке!

- А еще пенжак одел!

Евтушенко быстро выхватил у меня из руки рисунок и, сложив, засунул во внутренний карман. Но сразу в карман, а не в бумажник. А я ретировался, решив не гневить сверстников и удовлетвориться этикеткой со "Столичной".

После пожатий и автографов всю молодежь быстренько вытолкали в теплый майский вечер, нас с Блином поставили у входа, вручили по пузырю Столичной с винтовой головкой, повелев не пить до конца фестивити.

Фестивити же было недолгим, но целеустремленным. Руководство Отдела Культуры города Свердловска, Члены Союза Архитекторов РСФСР, Писателей, Художников, быстренько нахрюкалось водки в красивую упругую сисю и после брудершафтных поцелуев с Женькой, (блин! классный! такой! чувак! парнишша!!!) разбрелась по домам в суете толковать, что пора положить бы конец безобразью, что и так скоро будем мы все голодать.

Главного героя увезли в Гостиницу "Центральная" отмокать после чая, а мы с Павлом серьёзно занялись уборкой помещения. Начали с недопитых бутылок шампанского, потом перешли на болгарский сухич, потом добрались и до российской водочки и поняли, что нам эту уборочку вдвоём не осилить. Поэтому было принято моментальное решение пригласить на помощь Немую-На-Четверых с Завьялкой и заняться очисткой помещений.

Очистка бутылок с некоторыми сладкими пятнадцатиминутными интимными перерывами во времени завершилась к четырём утра полной победой над зелёным змием.

Теперь предстояло убрать мусор в зале заседаний. Решили мы мести весь хлам с четырёх углов в центр, там набросать газет и всю гадость, крепко вчетвером взявшись за руки, вынести во двор, к помойному контейнеру.

Уверенно подметая пол своей неуверенной рукой, я вдруг увидел недалеко от стола, (где в недалёком прошлом находились такие славные бутерброды с ветчиной), знакомый лоскуток бумаги и сердце судорожно захлопало в жаркой печке комсомольской груди.

И?

Да! Это был тот самый Пабло Пикассо. Видимо Женя родной Евтушенко промахнулся рученькой своей знаменитой в свой глубокий карман, изрядно потеряв бдительность, после тяжёлой лекции с крепким чаем в подстаканнике.

Я не закричал, не всхлипнул, не стал звать Немую, просто поднял святой листочек бумаги и инкогнито стал обладателем произведения Великого Пабло в своей коллекции реликвий.