Дом, куда возвращаемся

Есть тут у нас на заводе один итээровец, газеты и художественные журналы читает, спорит часами по поводу энтээр и ее роли в обществе, а сам и пальцем не пошевелит, чтобы изменить что-то в лучшую сторону. Нет, упаси бог, он только морщиться недовольно умеет да говорить, что порядка нет. А кто его изменит, кроме нас, этот порядок? Мы сами во многом виноваты. На собраниях гусевым наше молчание только на руку. Если все будут молчать и недовольно морщиться, то вперед обязательно полезут гусевы — кому-то надо быть первым… А потом, когда они займут должность, попробуй повоюй с ними. Слова остаются словами, где бы ты их ни говорил, в кулуарах или на трибуне, надо доказать их делом. Вот ты Гусева расчетами припер — теперь и не понадобится кричать, что Гусев неуч. А не сделай так, и остался бы в дураках. Только не забывай, Гусев тебе этого не простит, недаром он на тебя взъелся.

Лапич слушал молча, сказать в свое оправдание было нечего, и думал, что он до этого совсем не знал Сазанюка.

Разговор их не был спором, просто каждый невольно высказал свое, наболевшее, но было в этом разговоре и что-то единое, цельное, о чем Лапич после часто думал. Только было это позже, куда позже…

19

Работа, любимая им когда-то работа иногда после споров с Гусевым уже не казалась такой интересной и полезной. Подумать, так стоило ли прислушиваться к каким-то словам, замечаниям — в одно ухо влетело, а в другое вылетело… Влетать-то влетало, но вот вылетать совсем не вылетало. Теперь каждое утро, идя на завод, Лапич больше думал об отношениях с Гусевым, чем о работе, и это волновало Лапича даже больше, чем когда-то синева.

Вечером, когда он возвращался с работы домой, начинала болеть голова, тогда он брал на колени сына и как-то бездумно смотрел очередную серию многосерийного кинофильма, который показывали тогда по телевизору. С Ниной в такие вечера он был неразговорчив и даже зол — стали часто вспыхивать ссоры.

Начиналось все из-за мелочей, на которые в другой раз они и не обратили бы внимания, — Нина, как и Лапич, смотрела телевизор, а потом, будто вспомнив что-то, говорила:

— Знаешь, Баркины машину берут. Пять лет, как поженились, а уже машина с гаражом.

— Так ведь он слесарем работает, оклад сто рублей, — удивлялся Лапич. — На какие деньги?

— Им на завод дали машину, итээровцы, вроде тебя, тыр-пыр — никто не может, денег не хватает… А Баркин на завкоме руку вверх — давайте мне…

— Тащит откуда-то. Поймают…

— Пока поймают, он вон уже и кооператив построил. Живут люди и посмеиваются над дураками, которые годами на частных квартирах сидят… А теперь вот машина.

— Не всем же так везет.

— Известно, не всем, — говорила Нина, и в этом был первый упрек ему, Лапичу.

— Надо было лучшего искать, того же Баркина, — заводился неожиданно для себя Лапич — и тогда начиналось…

— А зачем мне такой муж? — спрашивала Нина у Лапича. — Придет с работы, будто на нем камни целый день таскали… Зачем мне такое счастье?.. Слова от него человеческого не вытянешь — чуть что, сразу злится… А тут с ребенком целый день как накрутишься — свет не мил. Люди в гости ходят, веселятся, а тут как волки какие-то, забившись…

Нина говорила, а Лапич молча смотрел ей в глаза. И тогда она, встретившись с его холодным взглядом, плакала.

— У-у, чудище, — она вытирала одной рукой слезы и, вытянув шею, показывала, какое он чудище: трясла головой. Но Лапича не волновали ее слезы, какое-то упорство, мстительность появлялись в нем, он спокойно смотрел на Нину как на незнакомую женщину.

Как же так случилось, думал тогда Лапич, что они стали почти чужими людьми. Вспоминалась Нина, с которой он встретился впервые, и теперешняя — казалось, это два разных человека. И еще мелькнуло в мыслях, что если бы не было того автобуса, а в кармане у него в тот вечер нашелся билетик, все было бы иначе, может, даже и жизнь его теперь была бы совсем иной. С трудом сдерживаясь, чтобы не сказать колкость, он начинал собираться в бассейн: складывал в портфель махровое полотенце, плавки, мыло…

— Что, опять в бассейн? — продолжая всхлипывать, спрашивала Нина.

— Опять, — говорил Лапич и выходил из комнаты. Дорогой корил себя, что, может быть, он излишне жесток по отношению к Нине, но вел себя по-прежнему.

В бассейн ходили свои же, заводские, — завод арендовал бассейн три раза в неделю. Плавая, Лапич обратился к начальнику механической мастерской:

— Ну, как там, наше приспособление для улавливания газов, скоро будет готово?

Тот посмотрел на него, улыбнулся:

— Лежат бумаги, а когда дойдет очередь — только богу известно… Теперь вон печь на ремонт ставится. Носишься ты со своим приспособлением как с писаной торбой… Ты что, ночью в постели с женой тоже о нем думаешь?

Лапич, занятый своими мыслями, не заметил иронии. Они плавали вдоль белой, выложенной керамической плиткой стены, время от времени начальник механической мастерской опускался в зеленоватую воду, вынырнув, говорил несколько слов и снова опускался… А потом они сидели в раздевалке, и Лапич вновь слушал этого человека.