Дом лжи

Утро понедельника. Я просыпаюсь один. Вики опять уехала в Элм-Гроув, к своим племянницам, на все выходные. У старшей, Марии, пришли первые в жизни месячные, девочка переволновалась, ведь у нее нет матери, которая могла бы ей все объяснить и успокоить… А Вики до сих пор считает, что могла бы предотвратить гибель сестры, будь она к ней внимательнее, и потому старается проводить с девочками почти каждые выходные.

И это одна из причин, почему я ее люблю.

Маме она тоже понравилась бы. Мама не стала бы возражать против того, что Вики иногда бывает прямолинейна почти до грубости. Наоборот, она наверняка оценила бы ее прямоту. Мама и сама всегда говорила правду, чего бы это ей ни стоило, даже если она ничего не выигрывала от этого, а могла серьезно проиграть. Отец любил рассказывать историю о том, как мама работала в одной крупной юридической фирме, куда поступила в 1979 году, сразу после колледжа. Фирма была очень раскрученная, там служили 900 человек, из них всего шесть женщин. Мама сразу стала для них группой психологической поддержки – устраивала коллективные ланчи для женщин, приглашала их посидеть где-нибудь после работы и так далее, все строго по собственной инициативе. Для этого она распечатывала объявления, которые развешивала в офисе фирмы. Однажды такой листочек сорвал кто-то из боссов, прочитал, задумался и выдал: «“Вечеринка для женщин”? А почему не для мужчин?» (Тут мама обычно вмешивалась и добавляла, что в тот момент она стояла в коридоре неподалеку, и комментарий был сделан с таким расчетом, чтобы она слышала.) Никто из тех, кто знал мою мать, не удивился, когда она ответила: «У мужчин и так каждый вечер вечеринка».

«Если тебе нечего сказать, молчи, – наставляла она меня во время наших вечерних посиделок, когда заходила поцеловать меня на ночь. – Но, если уж говоришь, говори, что думаешь, думай о том, чтобы говорить правду, и будь готов доказать свою точку зрения. А если доказать ее нечем, значит, и точка зрения так себе».

Я проснулся рано, в начале шестого. Теперь я не бегаю по утрам, забег пять на пять временно отложен – вернее, заменен ежевечерней пробежкой по Викер-парку. Я выхожу на прогулку, возвращаюсь домой, принимаю душ, размещаю в своем блоге «Говорит Саймон» эссе о новом деле о добросовестном исключении из гарантийных обязательств, которое рассматривал Верховный суд штата Висконсин, после чего выхожу из дома и приезжаю на работу к восьми.

Моей матери очень понравилось бы вести блог, в котором она могла бы излагать свои мысли по любому юридическому поводу, важному или интересному для людей. Она, как и все профессора права, имела свою специализацию, однако читала судебные решения по любым делам. А уж особые мнения Верховного суда Соединенных Штатов прочитывала от корки до корки, причем все, и имела привычку обсуждать их за обедом. Она перечисляла факты, спорила с обеими сторонами, приводила аргументы за и против – и наконец объявляла свое решение, которое по мере того, как восьмидесятые медленно перетекали в девяностые, все чаще и чаще разнилось с решением Суда Ренквиста[35].

Около девяти тридцати я совершаю утренний променад к Тайтл-энд-Траст-билдинг. Сколько бы раз я ни возвращался сюда, все равно всегда вспоминаю время, когда здесь был отцовский офис. И каждый раз эти воспоминания неприятны. Любой мозгоправ скажет, что я только врежу себе, приходя сюда каждое утро. Но я больше не хожу к мозгоправам – перестал с тех пор, когда полиция Сент-Луиса в поисках убийцы отца приставала к доктору Макморроу с вопросами о том, что я ей говорил в то утро. Такие случаи убивают искренность, без которой в беседах пациента с психотерапевтом нет смысла.

Я беру кофе в «Старбакс», сажусь в кресло, достаю свой телефон и пишу:

Добренького тебе утречка, лэсси[36].

Она не отвечает. Я делаю второй заход:

Доброе утро, моя королева.

По-прежнему ничего. Даже точки не моргают. И никаких указаний на то, что она получила мое сообщение.

Похоже, ты чем-то занята. Попробую вечерком, любимая.

Я выключаю телефон и вынимаю сим-карту. Пустой номер. Что ж, хотя бы прогулка была приятная.

* * *

Я вовсе не зацикливаюсь на Митчеле Китчензе. Просто думаю о нем иногда.

Митчел выжимал вес в сто фунтов двумя руками и бросал его на пятнадцать футов. Я знаю это точно: сто фунтов весил я сам в первый год средней школы, и это меня он бросал на пятнадцать футов. Один раз даже пошел на рекорд: восемнадцать футов и три дюйма.