Дом моей судьбы

15 сентября. В комнате нас шесть девочек, на двоих одна тумбочка. Сегодня посетила воспитательница Раиса Петровна, молодая, опрятная женщина, еще комсомолка. Как беременная, живот толстоват. Знакомилась по-простецки: «Зовите меня товарищ Чижикова».

«Ой, я хочу походить на вас, товарищ Чижикова!» — сразу воскликнула Булатова.

«Спасибо. Старайтесь быть лучше меня!» — ответила Раиса Петровна.

«Разве лучше бывают?» Гуля говорила вежливо, но не без лукавства: ее вопросов можно было опасаться, вдруг обидит.

«Есть выдающиеся женщины, великие педагоги, ученые…»

«А вы обыкновенная? Почему же нас воспитываете?»

Девочки, которые были в комнате, зашикали на Булатову. Но «товарищ Чижикова» рассмеялась, села на табурет.

«У меня больше опыта, чем у вас. Могу вам дать полезные советы, предостеречь».

Булатова то общительна, то занозиста, то бывает замкнута. Чуть погодя мы остались в комнате трое: я, Гуля, Раиса Петровна. Гуля открылась, что намерена стать хирургом. Я вгорячах произнесла: «Клянусь, буду актрисой!» И рассказала об Андриенне Лекуврер.

18 сентября. Весь день штукатурили новый цех в АТХ. Каждым движением давали пользу Родине. Отчизна получила от меня первые рубли, которые истратила на мое воспитание. Очень я устала. Руки болят с непривычки, но радуюсь, что не зря живу на белом свете.

19 сентября. Два примечательных события. Шли с Гулей по улице, возле одного деревянного дома мужчина в телогрейке и резиновых сапогах сидел на скамейке и бросил бумажный рубль по ветру. Его сынишка лет пяти побежал следом за улетающей бумажкой, но споткнулся и упал в лужу. Отец кричал: «Лови, а то ветром унесет!» Мальчик снова кинулся, но почему-то опять споткнулся. Я поймала рубль, отдала мальчику, а отцу сделала замечание. «Иди, дура!» — нахамил он мне.

Гуля успокаивала меня, а мне горько за сына злого обормота.

Вечером на столике в фойе меня ждало письмо от Подкидышева, из совхоза Свердловской области. «Здравствуй, милая Ксения! Я скучаю без тебя… Работаем на картошке. Успел получить перед отъездом из Свердловска паспорт. Ты правильно сделала, что не пошла учиться на маляра».

Эх, Валерка! Если бы стала маляром, ты бы написал: «Правильно, что не штукатур!»

21 сентября. За полночь. Все спят, а я сижу в кровати, держу на коленях дневник и плачу. С Булатовой рассорилась. Даже мы и не ссорились, но не разговариваем. Когда шли с работы, Булатову возле общежития нагнала Люба Найденова и спросила:

«Ты дружишь с Ксеней?»

«Да, хотя она еще дружит с Подкидышевым».

«Давай будем дружить», — предложила Люба.

«Можно. Комиссарова бегала за Валеркой, провожала его на автобус, они целовались».

Их разговор слышала Царьградская, она мне все рассказала. Когда я, уже кипящая от гнева, вошла в комнату, Гуля взглянула на меня молча, глаза ее были такие, что заставили меня вздрогнуть. Мы обе молчали. И тут слезы полились у меня из глаз, я не могла их сдержать. Булатова сзади закрыла мне лицо своим платком, чтобы скрыть мое малодушие. Хотелось выплеснуть ей свое возмущение и презрение, но язык мой не слушался. Между нами все кончено. Глаза мои уже не плачут, но душа рыдает. Это трагический день в моей жизни, каких еще не бывало никогда. Бесчестье и предательство.

Гуля с Любой мне подружки,
Но кукуют, как кукушки,
Обо мне повсюду врут,
Из ехидства накукуют
И по злобе напоют.

3 октября. Была в лесу.

Лес, за нежное свиданье
Я тебя благодарю, —
Зеленеешь к Первомаю,
Золотеешь к Октябрю.

15 октября. Побывала в школе-интернате. Окружили меня девочки, кричат: «Комиссар! Ты почему редко бываешь? С тобой так весело! Мы помним тебя на бал-маскараде!»

Нет, я больше не комиссар.

В своем классе остановилась возле знакомой парты. Надпись, вырезанная Валеркиным ножом: «Ксения + Абдрахман = любовь», вызвала тревожные и печальные чувства. На подоконнике нашла выжженную Валеркой через лупу в последний день учебы еще одну надпись: «В. П. + К. К. = любовь». Загрустила. Вспомнила Илью Борисовича. Он больше не работает в школе-интернате. Куда-то перешел. Не я ли виновата в том, что он ушел из школы? Не верится, что он искренне меня любил… Смешно даже. Хотя… Он мне противен. И помощь его мне не нужна.

Села за парту, оглядела стены. Вчера это было таким необходимым и привычным, а сегодня я здесь ненужная. Тут влетела в класс гурьба.

«Скоро, девочки, расстанемся навсегда!» — сказала я грустно.

«Почему навсегда?»

ТЕТРАДЬ № 7. ПТУ. ПЕРВЫЙ КУРС

17 октября 1963 г. Поступила учиться в вечернюю школу. Завтра пойдем на занятия. Самый страшный удар для меня — увидела в коридоре школы Илью Борисовича! Если он будет моим учителем, то брошу школу.