Дом на Баумановской

Грених невольно поднялся и сел на край ванны, пальцами впившись в чугунный борт. Вот так и Ася получила свой удар от человека, проработавшего два года в рязанской губчека, где он и наловчился бить без следов на теле.

– Куда могла поехать Лиза? – глухо спросил он.

Лёня назвал несколько мест, и Грених сделал звонок в угрозыск. Самому Лёне, после колоссальных усилий для отравленного медью человека, стало хуже. Из гипноза он выпал в помрачение: то звал невесту, то истерически рыдал. До самого утра Константин Федорович пробыл с ним, боясь, что, если уйдет, потеряет единственного свидетеля. Как только начнет светать, его нужно будет везти в следчасть. Фролов не поверит истории жениха, если не услышит ее сам.

Глава 20 Операция по спасению Коли

Рано утром кто-то стал тревожно звонить в дверь. Майка отбросила одеяло и в одной ночной сорочке бросилась открывать, надеясь, что вернулся отец, но задней мыслью уже понимая – так он никогда не станет трезвонить. Приоткрыла дверь на ширину цепочки, глянула в узкую щель.

Стоял Фролов, переминался с ноги на ногу, перекладывал какую-то папку из одной руки в другую, то сунет в подмышку, то прижмет к груди.

– Отца дома нет, – буркнула Майка, но дверь не закрыла.

– В больнице опять?

– Нет. Ушел по делам.

– А что врачи про Асю говорят? Жить будет?

Майка тяжело втянула носом воздух, подавив вздох. Вторую ночь она почти толком не спала, страшно волнуясь за бедную, глупую и ужасно наивную Асю, которая умудрилась нажить себе тайных врагов. Эх, папа не знает, как она опоила управдома «малинкой», то-то у него глаза на лоб полезут, если до него дойдет эта история. Ася просила никому не рассказывать, слово взяла. А теперь лежит в больнице!

– Я тут ему принес… – замялся Фролов, испытывая странное чувство неловкости. – Результаты дактилоскопической экспертизы. Вчера уже поздно было…

Глаза Майки расширились, как у кошки, выследившей мышь. Она быстро прикрыла дверь, выдернула цепочку из заводного отверстия.

– Ну что? Он это? Атаман нашелся? – отступая назад, она впустила Фролова в квартиру. Они прошли по пустому коридору.

– Нет, Майка, не он, – вздохнул тот, входя и прикрывая за собой дверь. – Не его пальчики. Все было напрасно! Обвинить в убийстве губпрокурора – это же такой скандал. Что теперь будет?

– Какого губпрокурора?

Майка заметила, как Фролов прикусил язык, сделав глаза круглыми, как у кролика, подавившегося морковкой.

– Да, там, э-э… – начал он, но осекся под ее взглядом, который всем напоминал отцовский, а значит, действовал устрашающе.

– Это Коли касается? – спросила она, сурово сведя брови.

Фролов смотрел на нее, предпочитая отмалчиваться, кивать и медленно отступать обратно к двери.

– Я позже зайду.

– Подождите! – Майка бросилась к письменному столу, схватила ворох бумажек – их с Колей записок и подлетела к старшему следователю, протягивая ему. – Вот, почитайте! Его дядя взаперти держит в пустой квартире, забыл про него, кухню запер, он и воды выпить не мог. Боится его до чертиков! Трясется от страха, с дуру галлюцинировать начал – думает, его отец голодом морит. То есть он уже мертвых видит! Вы почитайте, почитайте, что он пишет. «Если отец заметит, что ты приходишь, он меня пришибет».

Фролов с недоумением взял протягиваемые ему исписанные цветными карандашами разными детскими почерками тетрадные листочки, пробежался глазами по ним.

– А как вы это умудрились переписку затеять? Ему нельзя ни с кем общаться.

– Под дверь просовывали и в окошко выбрасывали. Дядь Леш, так нельзя с детьми обращаться! Куда комсомольская ячейка, деткомиссия и учком смотрят?

– Но он же не беспризорник. У него семья.

– Нет у него никого! Я говорю! А вы меня не слышите, – исступленно вскричала Майка. – Он уже так ослаб, что к двери не подходил. Я думала, он умер!

Все это время, пока отец находился с Асей в больнице и бегал по каким-то своим взрослым делам, Майка пыталась пробраться в пустую квартиру Коли, чтобы отпереть шпилькой дверь в кухню. Его дядя приходил раз через три дня и давал ему лишь стакан воды и ломоть хлеба. Но стакан воды и кусок черствого хлеба недельной давности в день – это невозможная в наши советские дни жестокость, считала Майка. Почему он так поступал? И почему Коля упорно называл его отцом? Это она обдумать не успела, потому что вся ее голова была занята только одним – как попасть в квартиру. Большая дубовая входная дверь запиралась на сложный замок, такой она открывать не умела, да и поначалу боялась поцарапать, испортить полировку и красивую резьбу. А потом, когда Коля не отзывался и перестал показываться в окне, она основательно исцарапала дерево вокруг замочной скважины, уже и со злости, но замок не поддался.