Дом на Баумановской

Зал загудел, как на футбольном матче, возмущались все, даже те, кто выступал против Михэли. Стельмаховичу долго пришлось успокаивать народ.

– Тише! Ну тише же, товарищи! – повторяли на все лады комендант, секретарь и сочувствующие.

– Вопросов у меня больше нет. Объявляю прения сторон закрытыми. Суд удаляется для вынесения приговора, – громогласно заявил председатель, стукнув ладонью по столу и заставив всех разом умолкнуть. И трое – сам он и члены губсуда – встали из-за стола и удались в совещательную комнату.

Пробыли они там недолго, торжественно вернулись. Зал поднялся, и председатель сам зачитал приговор:

– Объявляю Цингера Михэли Аристидовича 1910 года рождения не признанным виновным в совершении преступления и постановляю дело № 10731 по статье семьдесят четыре Уголовного кодекса РСФСР 1926 года производством прекратить ввиду отсутствия состава преступления и обнаружения новых подозреваемых – пункт третий статья двести сороковая Уголовно-процессуального кодекса.

Он оторвал взгляд от документа и посмотрел в зал.

– Напоминаю, что заведомо ложные доносы, показания с созданием искусственных доказательств – лишение свободы до двух лет. Позже вам, Кисель, товарищ прокурор сообщит, по какой статье возбуждается в отношении вас дело. Объявляю заседание закрытым, – поднялся и вышел.

Глава 6 Самоубийство по учебнику

Едва войдя в квартиру, Грених почувствовал, как навалилась усталость. Внезапно громкий концерт по радио за стенкой, душный воздух, наполненный запахами супа и котлет, бубнение соседки, подолгу висевшей на телефоне, и присутствие чужого в кухне – семья инженера пускала жить странного типа – писателя, который, видите ли, страдал от преследования ОГПУ и никак не мог закончить пьесу для МХАТа… Весь этот букет звуков, запахов и людей стал, как прежде, невыносимым. Константин Федорович пропустил вперед Асю и Майку, всецело занятых обсуждением слушания, которое закончилось для них победой. Девочки весело перешучивались и наперебой пересказывали каждая свое приключение.

– …я стояла и ждала, когда в конце улицы покажется трамвай, – торопливо говорила Майка, снимая шапку. – Вагон выкатился из-за угла, и я помчалась со всех ног обратно в дом…

Грених поморщился, покачав головой. Но уже не потому, что в очередной раз упрекал дочь, он чувствовал, как задыхается, не слыша собственных мыслей.

– Майка, ну ты даешь… смелая, как Чингачгук! – Ася приобняла ее и приняла из рук пальто. – Как это ты все хорошо придумала! Подготовила засаду, заманила. Я б так не смогла!

Грених снял пальто и повесил у входа на латунную венскую вешалку на четырех ножках, сверху набросил шляпу и прошел на свою часть жилплощади, нынче, как и прежде, состоящую из двух комнат когда-то большой квартиры. После уплотнения от ее входной двери вел узкий коридор, стены которого, на радость соседям, Ася, как только переехала к нему, сама выкрасила в нежно-зеленый, расписав изображениями диких папоротников, ветками магнолий и пальм. Теперь путь от входной двери до их части квартиры был похож на тропический лес Амазонки. Соседи были в восхищении, Грених не мог с ними не согласиться.

Обе комнаты – отцовский кабинет с книжными шкафами до потолка, огромным дубовым столом, креслами, плюшевым диваном и родительскую спальню – было теперь не узнать. Ася подошла к перепланировке с умом и изобретательностью, создав и личное пространство для Майки и чудесную спальню для них двоих, зону столовой и общего отдыха. Вооружившись домовыми книгами и заверением Грениха, что она может делать с комнатами все, что пожелает, Ася сотворила нечто невозможное – она заставила его обрести второй дом в собственной, ненавистной ему прежде квартире. И после рабочего дня он ловил себя на незнакомо пугающей мысли, что хочет домой. Это чувство было новым для Грениха. Он и не чаял когда-нибудь избавиться от ярлыка бездомного холостяка-гуляки и прослыть примерным семьянином.

С квартирой у него было связано слишком много неприятных воспоминаний, чтобы он желал сохранить прежний ее облик, – в революцию в ней застрелился отец. Он и мысли не допускал, что, если начать двигать мебель, избавляться от ненужного хлама и приобретать жизненно необходимые предметы обихода, можно почувствовать себя счастливым и в этих стенах. Они переменили шторы, обменяли огромный дубовый стол, с которого невозможно было свести пятна крови, на два поменьше: ученический для Майки и обеденный, выстирали ковер, перешили обивку дивана, и Ася уставила все свободные поверхности комнатными цветами. Грених поначалу поругивал себя за мещанство, но смотрел, как Ася радуется, и невольно стал находить утешение в простых житейских радостях вместе с ней. Вскоре это вошло в привычку, и он сам не заметил, как оттаял душой.

Может быть, даже слишком.