Дом на Баумановской

Но то ли предчувствие беды, то ли извечное беспокойство от нахождения в замкнутом пространстве, набитом до отказа людьми, и невозможность подняться и уйти, заставляло Грениха нервничать. Он то и дело проваливался в прошлое и, вздрагивая, выныривал. В воспоминания врывались какие-то черные картины, где вместо Риты с простреленным виском лежала на мраморных ступенях Ася. И он невольно тянулся в темноте к ней рукой, находил ее колени, следом сжимал теплые тонкие пальчики, которые тотчас отвечали взаимным пожатием, и говорил себе, что больше ему не придется пережить такой потери, что дважды боги не посылают молнию в одно и то же дерево.

В этот раз дожидаться конца было особенно тяжко. На последнем издыхании пережил Грених взрывные пятнадцатиминутные овации и долгие комплименты публике актеров, колотил ладонь об ладонь вместе со всеми, думая лишь об одном – выбраться наконец на улицу, к городскому простору и прохладе, – скорее, скорее вдохнуть запах прелой листвы и бензина, воздуха, воздуха. Все поднялись. Он, разумеется, не помчался, как при пожаре, вон, а придержал Асю за локоть, предложив дождаться, когда основная масса зрителей схлынет с кресел и утечет к выходам. Ася вздыхала, улыбалась, пытаясь вытащить из Константина Федоровича впечатления о спектакле, тут же переходила на пересказ своих мыслей. Она всегда так оживленно говорила после спектаклей, будто обсуждала настоящих людей и живые чувства, а не вымышленных персонажей. Грениху почти не приходилось притворяться, будто он что-то понял в постановке. Он слушал, покрывая неуютные чувства заинтересованной улыбкой, иногда вставляя между длинными пояснениями Аси многозначительные «м-мм!» и «а-аа!».

Вот в зале стало свободней, меньше черных пятен человеческих тел, больше красного – материала, из которого были пошиты чехлы кресел. Можно идти. Грених крепко держал Асю за руку, мысленно подсчитывая, сколько времени уйдет на то, чтобы пересечь фойе и спуститься в вестибюль. Ну что сейчас может произойти? Зачем так колотится сердце? Обрушится потолок? Выскочит убийца из-за колонны?

Фойе, лестница… ступени, ступени. Грених оступился, на площадке кто-то выронил платок, а показалось – это лужа крови. Досада! Ступени, ступени, вестибюль, три полуарки-двери, ведущие на выход, и море голов, стойкий гул голосов.

Черт! Ведь надо забрать в гардеробной пальто.

Вернулись. Ася смеялась, спрашивая, не забыл ли чего на работе Костя. Нет, все замечательно, просто у Кости рябит в глазах от лестниц и людей.

Медленно, чтобы не выдать тревоги, он помог жене вдеть руки в ее светло-кремовое пальто, купленное только вчера вместо того, что она испортила, упав в лужу с мазутом, заботливо застегнул пуговицу у горла. Ася опять рассмеялась, отстранилась, сказав, что она не маленькая. Сам он одевался на ходу и все никак не мог попасть рукой в рукав, потому что тот был вывернут наизнанку, Ася задорно хохотала, прыгая то справа, то слева, пыталась помочь, но Грених, не понимая, с какой стороны принять ее помощь, вертелся юлой и тоже смеялся, потому что испытывал облегчение, покидая это неприятное для него место. На крыльцо они выбежали возбужденно-раскрасневшиеся, и ему казалось, что он помолодел лет на двадцать, опять студент, вновь влюблен и даже немного несерьезен. С Асей так легко дышалось, точно она сама была свежим ветром.

Теснота помещений осталась позади, в свои объятия их приняли шумные улицы Москвы, как в старые добрые времена, заполоненные у театров на время окончания пьесы извозчиками, а теперь и таксомоторами. Возницы бились с шоферами, первые горланили, едва не хватали за локти, приходилось обороняться, вторые – жали на клаксоны и выкрикивали цены ниже извозчичьих. Было достаточно светло, горели светильники на фасаде театра, ярко алели, как советское знамя, под бледным светом газа его стены в русском стиле с полукруглыми окнами и куполками на крыше. Светились и окна здания напротив – это была Мексиканская миссия. Народ толпой валил в сторону Большой Дмитровки и к Петровке. Подхваченные людьми, они двинулись к Нарышкинским палатам. Ася что-то начала рассказывать про индейцев майя, когда кто-то выдернул из ее руки сумочку.

Самой огромной ошибкой Грениха было податься импульсу и кинуться в сторону вора. Тот не пробежал и десяти метров, как бросил трофей и исчез за углом. Всюду раздавались возмущенные вскрики, кто-то понесся за обидчиком, кто-то окликнул постового милиционера, но темной фуражки с красным околышем нигде не было видно. Сумку поднял высокий человек в объемном прорезиненном макинтоше, висящем мешком на сутулых плечах, и в большой клетчатой кепке и уже протягивал ее владелице. Видно его было только со спины. Ася с благодарностью в лице принимала сумочку. Грених торопился вернуться, не понимая, чего хочет больше, чтобы этот человек отошел от нее или увидеть его лицо. О том, что с сумочкой была проведена хитрая комбинация – иначе зачем было ее бросать? – он уже догадывался, еще не понимая целей мошенников.