Дом на Баумановской

В 17-м, перед тем как дезертировал, он долго лежал в лазарете с тяжелым ранением головы – крепко приложил прикладом ротный командир за неуставное обращение, за отстаивание прав солдатского комитета. Доказать поступок офицера он не мог – не было свидетелей, да и сам на рожон лез, не надо было дразнить капитана перед атакой. Тогда только пришли вести о Февральской революции, образовании Временного правительства и отречении царя, казалось – все, новая жизнь, новые времена, все теперь друг перед другом будут равны, но на деле стало еще хуже, офицеры расстреливали за любое недовольство, за попытку возразить и отстоять свои права. Война до победы, а простой люд погибай – вот что такое было это Временное правительство.

Началось заражение, доктора спасли ему жизнь, оттяпав добрую часть мозга и оставив уродливую отметину синюшного шрама на лбу над левым глазом и внушительную вмятину в черепе величиной с бильярдный шар, которую невозможно было прикрыть и волосами, приходилось всегда быть в шапке.

– Ах, простите… Я не знала!

Он зажмурился в глупой до детскости попытке отгородиться от неприятного, но чувствовал ее присутствие – девчонка стояла над ним, не уходила. Чувство унизительной беспомощности встало комом в горле.

– Прошу вас, не надо меня стесняться, – она опять присела рядом. – Этого не стыдятся, этим гордятся! Ведь вы были на войне, защищали родину от врага! Это делает вас таким мужественным.

Она мягко гладила его по щеке и улыбалась. Сначала было противно ощущать ее теплое прикосновение, и он только и думал, как сбросить с себя ее пальцы, а потом – то ли дело в наркотике, и он проваливался в сон, как в глубокие темные воды, то ли в ее голосе, который стал приглушенным, грудным, больше не звенел будильником, но Сацук стал оттаивать.

– Вы ведь знали атамана Степнова? Вот сердцем чую. Может быть, это он с вами такое сотворил? Вы должны все рассказать! Если вас, как и семью Коли Бейлинсона, принуждают к соучастию в преступлениях…

На этих словах сердце заколотилось сильнее, в ушах засвистело, и он ничего не мог слышать, он даже дышать не мог. Откуда она это знает? Откуда? Неужели следствию так давно обо всем известно, что уже и такая недотепа-студентка обо всем ведает?

– …зачем вы обижали бедных иностранцев? Я ведь уже догадалась, что вы нарочно вызывали агента угрозыска Баранова, чтобы тот оформлял протоколы так, как вам было выгодно. А потом его до смерти загнали. Его жена говорила про вас следствию. Вернее, она говорила про человека со шрамом, но никто на вас и думать не смеет, потому что вы не снимаете ваш головной убор и прячете лицо. Вы знали, что наши венгерские соотечественники храбро сражались на Дальнем Востоке? Знали, что много их за советскую власть погибло, что интервенты их зверски убивали, когда они грудью защищали нашу с вами родину? В легендарном интернациональном полку «Легион» было восемьсот человек иностранцев, половина из них – венгры. Ваш сосед сверху Эндре Штевик сражался с войсками атамана Семенова за освобождение Забайкалья. Отец Михэли получил тяжелую травму на Уссурийском фронте и умер от нее, он никогда не увидит, как вырастут его дети. Разве заслужил он, чтобы его сына безвинно осудили и посадили в тюрьму?

Она слишком много поглощает политинформации, подумалось не к месту. В ушах звенело, сердце клокотало от близкой опасности, которая затаилась уже давно, только ждет, когда себя проявить. О, неужели смерть его явилась в лице этой маленькой комсомолки, пришедшей читать ему нотации?

– Мало ли людей со шрамами? – страшно заплетался язык. – После войны каждый второй мужчина со шрамом.

– Это верно. Но вы сами… вы сами не хотите ли сознаться? Я обещаю, что буду просить вам смягчения приговора из-за вашей боевой травмы.

– Я не розумию, про що ви говорите, гражданочка, – голос его был такой слабый – слова звучали ужасно неубедительно и жалко. И ничего нельзя было с этим поделать, ни уйти, ни спрятаться, ни оттолкнуть ее – хлоралгидрат связал по рукам и ногам. Подумать только, его опоила комсомолка! – Вы только що подсунули мне отраву в водку!

– Неправда, – студентка чуть повела бровями. – Это не я вам подсунула, а вы меня хотели усыпить. И зачем, спрашивается? Потому что я защищаю венгров?

– Та що ви про них знаэте? – разозлился он, но выходило только шептать, едва ворочая непослушным ртом. Тьма уже сгущалась над ним, не было видно и ее фарфорового лица с алыми губками. – Это настоящие звири, як волки, жестокие, хуже немчуры. Я знаю одного такого, он дитё свое в лесу к дереву привязывал, нож дал, говорит, якщо ты чоловик, убьешь звира, если размазня – разрежь веревку и иди до дому. Я против них со штыком ходил, против венхерской кавалерии. Никогда такие не смогут стать нам ровней. Звири, истинные звири…

Ее лицо то ли отодвинулось в сторону, то ли растворилось, он не мог понять, ушла она, кто в комнате, один ли он или есть еще люди? Стало темно.

– Ничого больше ты не узнаешь, – одними губами проговорил он прежде, чем полностью провалиться в темную, вязкую трясину сна.

Глава 13 Нападение