Дом на холме (СИ)

Безуспешная попытка убедить себя… Я же все чувствую, малыш. Ты все еще боишься остаться в дураках, оказаться снова преданным. Алик уже давно всхлипывает у меня на груди, а я лишь покачиваюсь с ним из стороны в сторону, будто убаюкивая ребенка, и лениво глажу по голове.

— Ты как та маленькая дворняжка, которая носится по округе и очень хочет быть любимой и преданной надежному хозяину, но боится подойти к протянутой руке, зная, что она может превратиться в кулак. Дело не только в людях, а в том, что ты не доверяешь им. Хочешь, но боишься. И в борьбе с этим страхом у тебя нет союзников. Но ведь никогда не знаешь, как оно сложится в будущем. В конечном итоге, остается лишь идти на риск. Да, страшно, но я не знаю, как можно иначе. Просто подумай об этом, однажды ты сможешь довериться кому-то и не пожалеть. Чуть больше веры, Алик, совсем немного.

Мы сидим еще какое-то время молча, но в конечном итоге я подхватываю мелкого на руки. Вода источника достаточно горячая, и человеку опасно в ней находится слишком долго.

Закутав Алика как следует в одеяло и спальник, я остаюсь с ним. Не трогая его больше и не заговаривая, но давая понять, что я рядом и никуда не уйду. Вульф возвращается через пару часов, смотрит на мою кислую рожу и, оставаясь в волчьем облике, сворачивается у еще тлеющих углей костра.

*

Поднялись также — с первыми лучами солнца. К вечеру необходимо дойти до деревни, иначе появится риск застрять в горах из-за скорого снегопада. Изначально, планировалось добираться не меньше трех дней, но если ускориться и нести Алика на руках, то они вполне справятся. Небо оставалось ясным, так что и горгул мог лететь быстро.

Алика решили не будить до самого выхода, только разогрели ему легкий завтрак и вместе с термосом затолкали под бок. Но в осторожности не было необходимости, Алик уже проснулся и лежал, не размыкая век. Ему было хорошо и уютно не столько в теплом спальнике, сколько среди этих странных, но таких хороших существ. Он долго ломал голову, откуда брались несуразные слухи о жителях Дома на холме, но не понимал. Да, он пробыл с ними немного более пары дней, но все это время его защищали, кормили, заботились и, как бы странно это не звучало, — домогались с искренней любовью. А после того, как Алик раскрыл истинные причины своего переезда, причем впервые с того случая, Алику казалось, что огромный камень скатился-таки с его плеч, и теперь он может вновь поднять голову и ничего не бояться. В конце концов, что было то прошло, и мир не прекратил свое существование. Асманду хотелось доверять все больше и больше, даже не смотря на скорое расставание. Вампир свое слово держал: палку не перегибал и на Алика не давил. При этом и от своей цели не отступал, что говорило о серьезности его намерений. И вообще, чем больше Алик думал о своем положении, тем чаще склонялся к мысли: он вообще гений, а этот визит к нечисти — лучшая его идея за все восемнадцать лет.

Асманд же воодушевился настолько, что, еле дождавшись, когда Алик доест, поцеловал его решительно и страстно прямо при Дарене и Вульфе, чем немало смутил его. Правда, Вульф только хмыкнул при виде этого дела, а Дарен и вовсе проигнорировал. Так что Алик прекратил краснеть и подполз к горгулу, что-то рассматривающему в руках.

Алик

— Красивый медальон, Дарен. Он из тех, в которых хранят фотографии?

— Когда он появился, фотографии еще не умели делать, — задумчиво улыбается горгул. — В нем маленький портрет, нарисованный кистью одного бедного, но талантливого художника. Вот смотри.

Я беру серебряный медальон с резной крышкой, легко уместив его на ладони. Нажав на нехитрый замок, заглядываю внутрь: на портрете изображена молодая девушка лет двадцати трех-двадцати пяти, красивая настолько, что у меня перехватывает дыхание. Художнику удалось передать ее плавные черты лица и взгляд с искоркой, темно-каштановые волосы были уложены в нехитрую прическу. Я присмотрелся внимательней к лицу на портрете, потом взглянул на Дарена:

— Это твоя…

— Это моя дочь, — печально подтверждает он.

— А где она сейчас?

— Умерла. Много веков назад. Слишком доверяла своему возлюбленному, ошиблась, рассказав о наших слабостях. Он напал на нее спящую вместе с другими людьми. Я нашел его… хотел убить сначала. Но в итоге не стал марать руки…

Дарен не заканчивает фразы, но лицо и взгляд у него такие, что я знаю, что бы там не произошло, а убийца о спокойной жизни забыл.

— А ее мать?

— Тоже, но от старости. Она была человеком, — говорит Дарен, забирая у меня медальон и поднимаясь на ноги. Из укрытия он вышел первым, расправил крылья и взмыл в небо.

Меня немного совестит «катание» на руках Асманда, но с другой стороны, что я могу поделать? Мне понадобилось значительно больше времени для самостоятельного перехода, в котором я чуть не замерз и не умер, свернув шею. К тому же Асманду даже нравится нести, и он прав насчет крови. Когда я настроился на нее в первый раз — это оказалось весьма странным ощущением. Я чувствовал не просто еще одну личность рядом с собой, а душу: знал, сколько фальши будет в словах.