Дом на краю ночи

Амедео был прав, сказав, что у Роберта терпение, как у святой Агаты. Эта черта во всей своей очевидности проявилась, пока росли мальчики. Роберт, который три года провел в военной тюрьме, пять лет ждал возможности вернуться на остров и еще четыре года, чтобы стать мужем Марии-Грации, точно имел внутри стальной стержень, который было не сломать детскими потасовками. Когда его сыновья ссорились, он спокойно выслушивал каждую сторону, выносил справедливый вердикт и с полной невозмутимостью осуществлял наказание, непреклонный, как директриса школы Пина Велла, разрешавшая конфликты своих учеников. Даже после самого утомительного дня у него оставались силы обнять жену за стойкой бара и убирать со столов, напевая местные песенки, в то время как у Марии-Грации не было сил эти песенки даже слушать.

Возможно, в терпеливости Роберта и таилась проблема. Может, будь он менее терпим к дракам сыновей, менее невозмутим, они бы лучше себя вели. Хотя кто знает, все могло бы обстоять и хуже.

Амедео же крайне болезненно воспринимал вражду внуков, напрочь забыв о жестоких битвах, что вели его собственные сыновья во дворике и в коридорах «Дома на краю ночи». Он любил Серджо и Джузеппино сильнее, чем своих детей, за исключением, может быть, Марии-Грации, но они частенько ввергали его в бессильную ярость.

Четырехлетнего Серджо частенько можно было застать с дедушкиной красной книжкой. Его трехлетний брат тоже уже начинал разбирать буквы. Чтобы никого не выделять, Амедео читал им вслух на террасе, угощая мороженым и историями в равном количестве. Серджо слушал, устремив взгляд за горизонт, задумчиво поднося ложку с мороженым ко рту, иногда и мимо. Джузеппино, наоборот, пинал стул, отказываясь сидеть спокойно. Он продолжал сучить ногами, пока не доставал брата, и тогда рассказ деда прерывался воплями. Однако, когда после чтения Амедео расспрашивал Джузеппино, тот помнил все и мог воспроизвести большие отрывки: «Это было про попугая, он залетел в окно и поведал девушке про десять белых коней с десятью всадниками в черных доспехах, что направлялись на войну…»

— Этот Джузеппино — умный мальчик, — говорил Амедео.

— Они оба умные, — убежденно отвечала Мария-Грация. — Потому что одинаковые.

Сообразив, что задел материнские чувства, Амедео торопливо поправлялся:

— Si, si. Конечно, оба умные. Я не это имел в виду.

Но не крылась ли проблема в том, что с ними обращались одинаково? Временами казалось, что у них нет ничего общего и что братья они случайные, а вовсе не кровные.

Амедео старательно записывал все достижения мальчиков в свой блокнот. «Серджо — 65 сантиметров», — писал он и ставил дату. Или: «Джузеппино впервые ел твердую пищу — горошек и ложечку пюре из carciofo

[83]». И позже, когда мальчики пошли в школу, где на братьев нарадоваться не могли: «Серджо получил 7 по арифметике (сложение и вычитание)», «Серджо назначен старостой в классе, 1961/62 год», «Джузеппино выиграл приз в соревнованиях по бегу». Во всем, кроме спорта, лидировал Серджо. Но именно Джузеппино, великолепный атлет, похожий в этом на своего отца, впечатлял интеллектом. Он добивался всего играючи, вполсилы, словно чтобы не затмить всех.

К первому причастию Амедео подарил внукам сицилийскую сказку «Два брата», которую он выписал из книжного магазина в Сиракузе и завернул в красную бумагу.

Серджо и Джузеппино полюбили эту историю, как Амедео и предвидел. Хотя им больше понравилось про морского змея и ведьму, чем про чудесное примирение братьев, Амедео надеялся, что сказка заставит их понять, насколько ссоры бессмысленны и бесплодны.

— Главный герой сказки — младший брат, — утверждал Джузеппино. — Это он проявил милосердие к рыбке и всех спас.

— Нет! — возражал Серджо. — Разве не старший брат с самого начала завоевал принцессу?

Как только дед дочитал сказку до конца, каждый из братьев пожелал владеть книжкой единолично. Они подрались, тащили книжку каждый в свою сторону, пока не разорвали ее на две половины. Амедео слишком поздно пожалел, что подарил им один экземпляр на двоих. Он заказал второй экземпляр, но было поздно — мальчики желали владеть «оригиналом» с дедушкиной надписью: «Серджо и Джузеппино по случаю вашего первого причастия. С любовью, дедушка Амедео».

Словом, воспитание протекало нелегко. И все же порой, в основном благодаря отцу, они подолгу вели себя вполне прилично, и Амедео удивлялся, почему он так всполошился. Пина соглашалась с ним.

— Подумаешь, дети немного подрались, — говорила она. — Я верю, что Мариуцца и Роберт правильно их воспитывают.