Дом на краю ночи

Мария-Грация в сумерках бродила по острову, прихрамывая из-за неудобных туфель, купленных специально для похорон в лавке Валерии. Она собирала цветы. Несмотря на то что могилу матери уже укрывал плотный цветочный ковер, ей хотелось добавить еще. Она не останавливалась до самой темноты, позволив себе всласть поплакать. Часам к восьми она вернулась на кладбище и, раскладывая собранные цветы свинчатки и олеандра, увидела, как в темноте кто-то идет к ней. Роберт встал напротив, большим пальцем стер слезы с ее щек. Молча наклонился и помог разложить цветы вокруг могилы Пины Веллы. Словно пестрое покрывало сбегало с могилы на землю.

— Теперь хорошо? — спросил он.

— Si, amore, — ответила Мария-Грация. — Теперь хорошо.

Она уже взяла себя в руки и, достав из кармана платок, вытерла мокрое от слез лицо, стерла пыльцу с ладоней. Роберт притянул ее к себе, и, обнявшись, они побрели к дому.

В тот вечер Марио Ваццо разыскал Амедео и сел рядом. Амедео сидел один, с бутылкой arancello. На следующий день поэт покидал остров.

— Не знаю, вернусь ли я когда-нибудь, — заговорил Марио Ваццо. — Я уже старик. Но я хотел быть здесь сегодня ради Пины, в ее честь. Великая женщина, другой такой я не встречал… — Марио Ваццо умолк, задумчиво потер подбородок.

Амедео обеими руками сжал бутылку. Он никогда не говорил жене о своих подозрениях насчет нее с поэтом. Набычившись, он в упор посмотрел на Ваццо:

— Ты ведь любил мою жену?

Поэт молча глядел на далекие огни лайнера, маневрировавшего у Сицилии.

Его молчание окончательно разозлило Амедео. Щуря опухшие от слез глаза, не выпуская бутылку, он принялся говорить о Пине — о том, сколь великодушной, благородной и сильной она была. По-прежнему молчавший поэт заплакал. На этом острове еще не рождалось женщины лучше Пины, сказал Амедео. И, ради святой Агаты и Иисуса Христа, почему она должна была уйти?

— И ты тоже любил ее, синьор Ваццо, — объявил Амедео. — Ты оплакиваешь ее, но отказываешься признавать свою любовь. Все эти стихи в твоей книге, про любовь с островитянкой в пещерах у моря, про остров, тонущий в черной воде, окруженный звездами… Это ты про Пину написал, ты это делал с ней, но у тебя не хватает чести признаться.

Резким жестом Марио Ваццо отмел обвинение, встал, покинул «Дом на краю ночи» и больше никогда уже не возвращался.

Наблюдавшая за этой сценой Мария-Грация поспешила к отцу:

— Мама рассказывала мне о своей дружбе с Марио Ваццо. Они и вправду любили гулять по острову. Сидели на утесе над пещерами и читали стихи. Ничего более. А ты, папа, старый глупец, если переживал из-за этого столько лет.

— Но они любили друг друга? — спросил Амедео.

— Не так, как вы с ней любили друг друга. Им не надо было укрываться в пещерах, если ты это имеешь в виду. Неудивительно, что синьор Ваццо оскорбился.

— Но почему ты не рассказала мне об этом? Если она тебе говорила, cara.

— Она попросила меня не рассказывать. Пока она жива.

Невинная связь, просто бродили по острову, читали стихи. Может, Пина желала, чтобы он верил в их роман все эти годы, верил, что и она его предала — как некогда предал ее он?

— И это все?

— Это все.

Пина была лучше его. Он всегда подозревал, что это так, а теперь лишь утвердился в том. Слезы раскаяния смешались со слезами горя.

— Мы можем все исправить, — сказала Мария-Грация. — У мамы был его адрес.

На следующей неделе Амедео написал Марио Ваццо письмо, прося прощения за оскорбление. Марио ответил, и несколько месяцев их связывала оживленная переписка, они писали друг другу каждые две недели, превознося достоинства Пины — ее красоту, силу характера, великодушие. Амедео, как ни странно, это успокаивало. После смерти жены он чувствовал себя неприкаянным и очень одиноким — будто перенесся в свое приютское детство подкидыша или в те проклятые дни, когда пришли извещения о пропавших без вести сыновьях. Каждое утро, прихватив детский складной стул внуков, он шел на кладбище и садился у могилы Пины. Его белые волосы ерошил бриз, руки крепко сжимали трость. Амедео разговаривал с Пиной, увещевал ее, шептал ласковые слова. После кладбища он целый день бродил по ее любимым местам, и Мария-Грация никак не могла уговорить отца посидеть дома. Тропинка, которой Пина каждое воскресенье ходила к мессе, школа, ее старый стул под стеной из бугенвиллеи, спальня с каменной кладкой, где она любила его, родила их детей, где умерла. Этот остров принадлежал ей, его воздух, его свет. Амедео непрестанно говорил с ней, блуждая по острову. А несколько недель спустя все переменилось — будто Пина услышала его и ответила.

В тот вечер Мария-Грация нашла отца сидящим над старым ящиком из-под кампари. Во время войны там хранились его медицинские инструменты. Она спросила, чем он занят, но отец раздраженно отмахнулся, хотя до этого постоянно искал ее общества.

— Навожу порядок, и только. Мариуцца, cara, возвращайся в бар.