Дом на краю света

Нет. Неверный тон. Слишком отвлеченный и назидательный. Я попробовала рассмеяться, но вместо смеха получился какой-то жалкий писк.

— Очень важны, — повторила я.

Нет, опять неправильно. Теперь мой тон был слишком многозначительным, претендующим на какую-то невероятную проницательность. Я все-таки оставалась его матерью.

Он кивнул, невозмутимо уставившись на меня.

— Знаешь, — сказала я, — я подумала, что, может быть, тебе не стоит так замыкаться на Бобби. По-моему, круг общения должен быть все-таки шире, тебе не кажется?

— Не кажется, — сказал он.

Я снова рассмеялась, на этот раз чуть более естественно.

— Хорошо, что ты хотя бы откровенен.

Он пожал плечами и накрутил на палец прядь волос.

— Я помню, — продолжила я, — что в твоем возрасте мы всюду ходили большой компанией, человек семь-восемь. Все мы, разумеется, были немножко влюблены друг в друга. И девочки, и мальчики. То есть я хочу сказать, что я тебя понимаю, я знаю, что значит любить друга.

— Угу, — сказал он чуть более открыто.

Я подозревала, нет, я была уверена, что его любовь к Бобби пугает его самого. Скорее всего, именно этим объяснялась и его новая, подчеркнуто мужественная манера держаться, и пристрастие к тяжелым ковбойским сапогам…

— Так вот, — сказала я. — Я говорю с тобой как с другом. Мне кажется, я понимаю, что значит для тебя Бобби. Очень хорошо понимаю — в нем и вправду есть много привлекательного. Но я хочу тебя предупредить: ты не должен увязнуть в этих отношениях. Ты еще слишком молод!

Он глядел на меня из-под спутанных волос, и вдруг в нем мелькнуло что-то от прежнего Джонатана — раздираемого противоречиями и невероятно, почти болезненно ранимого. Мне показалось на миг, что мы снова вместе.

— Милый, — сказала я. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Ей-богу, понимаю! Поверь, рано или поздно Бобби уйдет из твоей жизни, останется в прошлом.

Его лицо закрылось. Это было отчетливо видно. Как будто занавесили освещенное окно.

— Нет, — сказал он, — ты не понимаешь, что я чувствую. И Бобби ты не знаешь. А я знаю. Не дави на меня.

— Я не давлю.

— Давишь. Это невыносимо. Ты вздохнуть никому не даешь. Даже растения вянут.

Я глядела на него, не веря своим ушам.

— У тебя своя жизнь, и она твоя, и только твоя, — воскликнула я. — Я хочу, чтобы ты знал: я на твоей стороне.

— Нет, — сказал он, передразнивая мой южный выговор, — нет, дорогая, на моей стороне есть место только для меня и ни для кого больше.

Не знаю, что было раньше: мысль о пощечине или сама пощечина. Я ударила его довольно сильно, выбив нитку слюны из уголка рта. Моя рука горела.

Он вытер губы тыльной стороной ладони и улыбнулся. Похоже, пощечина даже доставила ему некоторое удовлетворение, как бы подтвердив давние подозрения.

— Прости, — сказала я. — Никогда не думала, что смогу тебя ударить. Я ведь никогда еще тебя не била, правда?

Он постоял немного и, ничего не сказав, начал подниматься по лестнице с видом человека, совершившего долгожданное открытие. Его сапоги грохотали на каждой ступеньке, как пушечная канонада.

Наша дружба кончилась. Джонатан и Бобби проводили вместе все больше и больше времени, болтаясь где-то в городе, приходили домой поздно и сразу же ложились спать. Они больше не приглашали меня покурить или потанцевать с ними. По словам Неда, они довольно часто заходили в его кинотеатр. Иногда он тоже сидел в зале вместе с ними и смотрел фильм, виденный уже бог знает сколько раз. Джонатан, утверждал Нед, прекрасно разбирался в кинематографе, у него были явные задатки кинокритика.

Можно было, конечно, просто запретить Бобби бывать у нас, но я понимала, что это не выход. Разве мои собственные родители не запрещали мне видеться с Недом? Разве мой брак не был следствием их леденящих душу ультиматумов? Честно говоря, я сама не понимала, что меня больше беспокоит: гомосексуальные склонности Джонатана в принципе или его конкретная привязанность к Бобби. Нет, естественно, я надеялась, что он превратится в нормального гетеросексуального мужчину, познакомится с какой-нибудь девушкой, заведет детей, но я чувствовала, что от меня тут уже ничего не зависит. Но Бобби! Милый, нелепый Бобби, юноша без видимых амбиций и с весьма сомнительными интеллектуальными способностями. Если Джонатан будет общаться исключительно с ним, он так никогда и не узнает, что значит большой мир. Вся его жизнь окажется ограниченной Кливлендом, а я знала, какое будущее предлагает Кливленд. Я видела здешних молодых людей, тех, кто не смог или не захотел вырваться, — этими ребятами в ярких дешевых галстуках и с выпирающими в двадцать пять лет животами были наводнены все центральные улицы. Убив время в кафетерии, они снова возвращались трудиться в свои конторы или цеха, под лампы дневного света, то и дело поглядывая на часы.

Прошла еще неделя, прежде чем мне удалось поговорить с Бобби.