Дом на краю темноты

Я медленно подхожу к Книге, обдумывая все способы, которыми она могла открыться сама по себе. Я не могу ничего придумать. По крайней мере ничего такого, что не граничило бы со сверхъестественным. Или, если позаимствовать термин у бабушки Дэйна, необъяснимым.

«Чушь», — думаю я.

А потом я говорю это вслух, надеясь, что тогда это станет правдой.

— Чушь.

Но это не так. Я знаю это с того момента, как увидела страницу, на которой открылась Книга. Это глава от четвертого июля. В тот день ремонтировали потолок на кухне. Я оглядываю страницу, и один параграф бросается мне в глаза.

Теперь пришло время заделать огромную дыру в потолке. Для этого я нанял Хиббса, который привел еще с собой мальчика из города, потому что один он с такой большой задачей не справился бы.

Мое сердце начинает биться быстрее, когда я читаю это снова, и вся правда этих слов откладывается в голове.

Мальчик из города.

Который был в доме тогда же, когда и Петра.

Который, наверное, знал ее.

Который мог быть ее парнем. Вроде того.

Который мог убедить ее сбежать через окно спальни.

Который мог предложить сбежать вместе и разозлиться, когда она передумала.

Который потом влез в Бейнберри Холл и оставил ее тело под половицами, потому что знал, что там было потайное место.

И этот мальчик, поняла я, есть на одном снимке папы.

Я хватаю фотографию со стола. Когда я впервые увидела его, то подумала, что это папа стоит сзади Уолта Хиббетса и его лестницы. Я должна была догадаться, что папа стоял за камерой — а на фото стоит кто-то другой.

Я не могу разглядеть слишком много деталей, даже после того, как подношу фотографию к лицу и щурюсь. Только узкая полоска одежды и маленький кусочек лица выглядывают из-за лестницы. Единственный способ увидеть лучше — найти лупу.

И тут я с радостным содроганием осознаю, что она у меня есть.

В верхнем ящике стола. Я видела ее, когда первый раз пришла в кабинет. Она и сейчас там, среди ручек и скрепок. Я хватаю ее и держу перед фотографией, и теперь человек-загадка становится больше. Я вижу темные волосы, половину красивого лица, крепкие руки и широкую грудь.

И я вижу футболку.

Черную, с едва видным принтом.

«Роллинг Стоунз».

Я мысленно возвращаюсь в ту грязную комнату в «Двух соснах». Дэйн выглядел так хорошо, что я просто не могла не смотреть на него. А когда он заметил меня, я похвалила его футболку. Я слышу его громкий голос в своей памяти.

Она у меня еще с подросткового возраста.

И я слышу его голос и сейчас, идущий от двери кабинета, где он стоит, руки по швам, а на лице угрюмое выражение.

— Я могу объяснить, — говорит он.

15 июля

День 20 — До заката

Я проснулся на полу.

Где именно в доме, я не знал.

Когда я пришел в себя, то понял, что нахожусь где-то в Бейнберри Холл, с затекшими суставами и гудящей головой. И только когда я открыл глаза и увидел портрет Индиго Гарсон, смотрящей на меня сверху вниз, память сразу же вернулась.

Я в Комнате Индиго.

Отколупливаю краску.

Вижу змею в руках Индиго.

И чем дольше я смотрел на змею, тем больше нервничал. Мне хотелось верить, что поза Индиго со змеей была просто эксцентричностью викторианского стиля. Как посмертные маски и таксидермированные птицы на шляпах. Но чутье подсказывало мне, что за этим кроется нечто гораздо более зловещее.

Змея выражала истинную сущность Индиго.

Хищница.

Я предположил, что это Уильям Гарсон приказал ее закрасить. Попытка скрыть правду о своей дочери. Я подозревал, что он не смог решиться закрасить весь портрет. Художник — бедный, одурманенный Каллум Огюст — сделал слишком хорошую работу. Так кролик поглотил змею, иронический поворот, не встречающийся в природе.

Теперь змея снова была на виду. Вместе с этим пришло мрачное понимание того, что я во многом ошибался.

Это не Уильям Гарсон заставлял отцов убивать своих дочерей в Бейнберри Холл.

Это была Индиго.

Я понял это с ледяной ясностью. Точно так же, как змея в ее руках, она проскальзывала в умы мужчин, которые здесь жили, делая их одержимыми ее историей. Я не знаю, умерла ли она от собственной руки или от руки отца. В конце концов, это не имело значения. Индиго умерла, но ее дух оставался. Теперь она целыми днями искала мести за то, что сделал ее отец. Ей было все равно, что он тоже давно умер. В ее глазах каждый отец заслуживал наказания.

Поэтому она заставляла их убивать своих дочерей.

Такое случалось уже шесть раз.

Седьмого не будет.

Я медленно вернулся на кухню, слишком уставший после ночи на полу, чтобы двигаться быстро. Спустившись по ступенькам, я снова оказался перед колокольчиками.

— Кертис, — прошептал я, боясь, что Индиго тоже была рядом. Пряталась. Слушала. — Ты здесь?

Два знакомых колокольчика.

ДА

— Это была Индиго, да? Она заставила тебя убить Кэти.

Еще два звонка.

ДА

— Что я могу сделать? — спросил я. — Как мне ее остановить? Как понять, что она здесь?