Дом на краю темноты

Но уже слишком поздно. Даже если бы я хотела уйти, не думаю, что смогу. У шефа Олкотт определенно есть еще ко мне вопросы. Кроме того, есть и мои собственные вопросы — список длиной в милю, и все они до сих пор остаются без ответа. Пока я не узнаю больше о том, что на самом деле произошло в том доме, я никуда не уеду.

Я пишу Элли ответ, пытаясь соответствовать ее задору.

Извини! Я была слишком занята, чтобы фоткать. Завтра постараюсь прислать тебе секси снимки обшивки.

С этим все. Я перехожу к следующей задаче — еще раз звоню маме. На этот раз, в отличие от предыдущего, я хочу, чтобы она ответила.

Я надеюсь, что мама сможет пролить больше света на связь моего отца с Петрой. Брайан Принс был прав — они действительно были близки в книге. Но это еще не значит, что все правда. Только мама знает наверняка. Только она сможет убедить меня, что мой отец невиновен.

Впервые в жизни мне нужно ее мнение.

Вот почему мое сердце замирает, когда звонок снова переходит на голосовую почту.

— Привет, мам. Это я. Я все еще в Вермонте, работаю над Бейнберри Холлом. И… ну… мы нашли кое-что, — я замолкаю, пораженная, насколько это кошмарный эвфемизм. Петра — это совсем не «кое-что». Она была человеком. Яркой молодой девушкой. — Нам нужно об этом поговорить. Как можно скорее. Перезвони мне. Пожалуйста.

Я заканчиваю сообщение и осматриваю комнату.

Просто помойка.

Обшитая деревянными панелями стена напротив единственного окна комнаты выцвела от солнца. На потолочной плитке в углу виднеется пятно похуже того, что было на кухне Бейнберри Холл, и это не наводит на хорошие мысли. Я смотрю на ковер. Какая-то оранжевая шерсть.

Раздается стук в дверь. Два робких стука, которые заставляют меня думать, что это клерк пришла мне сказать, что власти штата Вермонт сочли это место опасным для здоровья и приказали освободить помещение. Вместо этого я открываю дверь и вижу там Дэйна.

— Прости, что сломал тебе потолок, — робко мямлит он. — Я принес подарок, чтобы загладить вину.

Он поднимает свои руки, в одной из которых бутылка бурбона, а во второй упаковка с шестью банками пива.

— Я не знал, до какой степени тебе нужно напиться, — объясняет он.

Я хватаю бурбон.

— В хлам.

Дэйн правильно воспринимает это как приглашение присоединиться. Он заходит в комнату и закрывает за собой дверь. Алкоголь на мгновение заслоняет то, как чертовски хорошо он выглядит. На нем джинсы и поношенная футболка «Роллинг Стоунз», плотно облегающая грудь. На футболке дырка, как раз там, где находится сердце, и поэтому виден кусочек загорелой кожи.

— Клевая футболка, — говорю я, когда Дэйн замечает, что я смотрю.

— Она у меня еще с подросткового возраста.

— Это заметно.

— Клевое одеяло, — говорит Дэйн.

Я закручиваю уголок одеяла.

— Я представляю, что это кафтан.

Дэйн открывает пиво. А я открываю бурбон. В комнате нет стаканов — у мотеля совсем не тот уровень — поэтому я отпиваю прямо из бутылки. Первый глоток просто обжигает мое горло. Второй делает то же самое, что и первый. Но вот третий глоток просто шикарен. Только тогда я начинаю чувствовать это прекрасное онемение.

— Как ты меня нашел? — спрашиваю я.

— Методом исключения, — Дэйн отпивает пиво. — Сначала я пришел в дом. Там все еще была полиция, а это значит, что тебе нужно было куда-то уехать. А это, в Бартлби, значит сюда.

— Повезло мне, — отвечаю я перед тем, как сделать еще два глотка.

Мы вдвоем погружаемся в уютное молчание, Дэйн на одной кровати, я на другой, довольствуясь тем, что просто пью и смотрю на игру «Ред Сокс», мерцающую по телевизору двадцатилетней давности.

— Ты правда думаешь, что в потолке была Петра Дитмер? — в конце концов спрашивает Дэйн.

— Да, думаю.

— Боже, бедная ее мама.

— Ты ее знал? — спрашиваю я.

— Может, я ее видел пару раз, когда приезжал сюда навестить бабушку с дедушкой. Но даже если так, то я этого не помню.

— Ты сказал, что разговаривал с моим отцом, когда он приезжал сюда каждый год, — говорю я. — О чем вы говорили?

Дэйн на мгновение задумался, потягивая пиво.

— О доме. Об участке. О том, что нужно отремонтировать.

— И все? Просто о работе в доме?

— В основном, — говорит Дэйн. — Иногда мы обсуждали «Ред Сокс» или погоду.

— Он когда-нибудь упоминал Петру Дитмер?

— Он спрашивал меня об Эльзе и Ханне. Как у них дела. Нужны ли им деньги.

Это довольно странный вопрос. Я хочу думать, что так папа проявил милосердие. Но я подозреваю, что это могло быть что-то другое — например, чувство вины, вызванное желанием как-то им отплатить.

Я снова глотаю бурбон, надеясь, что это поможет мне не думать о таких вещах. Я должна быть уверена в невиновности своего отца. Но вместо этого все наоборот. Я мнусь и обдумываю.

— Как думаешь, можно сразу верить в две вещи? — спрашиваю я Дэйна.

— Зависит от того, не находятся ли они в противоречии, — отвечает он. — Например, я верю, что Том Брэди — лучший квотербек на свете. Я также верю, что он та еще мразота. Одна вера не противоречит другой. Они могут сосуществовать.