Я пишу эти слова с тяжелым сердцем, потому что только говорил с вашим отцом. Как мы оба и боялись, дорогая моя, он наотрез отказался дать мне разрешение просить вашей руки и сердца. Причина его решения была именно такой, как мы предвидели — мне не хватает средств, чтобы обеспечить вам тот образ жизни, к которому вы привыкли, и что я ни на йоту не проявил себя в мире бизнеса и финансов. Хотя я умолял его изменить мнение, уверяя, что если вы станете моей женой, то ни в чем не будете нуждаться, он отказался обсуждать этот вопрос. Наш план соединить наши судьбы как муж и жена надлежащим образом — с благословения вашего отца, пред глазами Господа и самых близких нам людей — с ужасом провалился.
И все же я храню надежду, возлюбленная моя, ибо есть еще один способ, с помощью которого мы можем стать мужем и женой, хотя я всем сердцем хотел бы его избежать. Поскольку ваш отец ясно дал понять, что его мнение непоколебимо, я предлагаю смело не подчиняться его воле. Я знаю одного преподобного в Монпелье, который согласился обвенчать нас без согласия вашей семьи. Я прекрасно понимаю, что побег — это серьезный шаг, но если ваша любовь ко мне так сильна, как вы утверждаете, то я умоляю вас подумать об этом. Пожалуйста, напишите мне немедленно и сообщите о своем решении. Даже если это будет отказ, уверяю вас, я останусь, всегда и навечно…
Искренне преданный вам,
Каллум
Я опустил письмо, мой взгляд переместился на картину над камином. Хиббс рассказал мне историю о неудачной попытке Индиго сбежать с человеком, который с любовью создал этот портрет, и я гадал, он ли является автором этого письма.
Я встал и подошел к картине, в очередной раз пораженный количеством деталей на ней. Радостная искорка в глазах Индиго. Намек на улыбку на ее рубиновых губах. Отдельные пряди меха на кролике, которого она держала в руках. Если не считать потрескавшейся краски вокруг глаз кролика, работа была безупречной. Я ничуть не удивился, когда заглянул в правый нижний угол и обнаружил там имя художника.
Каллум Огюст.
— Это он, — неожиданно сказала Петра рядом со мной. — Этот же чувак писал ей те письма.
— Да, — ответил я, посмеиваясь над выбором ее слов. — Это тот самый чувак.
Мы вернулись к письмам на полу, где я продолжил читать остальные, начиная с того, которое было датировано тремя днями после первого.
6 июля, 1889
Моя дражайшая Индиго,
Мое сердце поет от радости с той самой минуты, как я получил ваш ответ, и будет продолжать радоваться до конца моих дней. Благодарю вас, дорогая моя, за то, что вы согласилась на мой план, несмотря на то, как больно вам будет ослушаться воле отца. Я знаю, что связь между вами сильнее, чем у остальных отцов и дочерей. Вы сердце его жизни, и нельзя винить его за то, что он желает вам только добра. Я очень надеюсь, что он вскоре поймет и примет то, что мы и так знаем — что нам с вами нужна лишь наша вечная любовь.