Дом на краю темноты

— Я не знаю, почему ты считаешь, что я как-то к этому причастна.

— Потому что только ты могла это сделать.

— Ты забываешь про нашу дочь.

Сверху прозвенел звонок в дверь. Я его проигнорировал. Кто бы это ни был, он может подождать.

— Мэгги не такая хитрая.

— Серьезно? — хмыкнула Джесс. — Я знаю, ты считаешь ее папиной малышкой, которая слова поперек не скажет, но она не такая невинная, какой кажется. Я уверена, что в основном она придумала всех этих воображаемых друзей, чтобы привлечь твое внимание.

Я засмеялся с такой злостью, что сам удивился.

— И это твое оправдание ко всей этой хрени с проигрывателем?

К тому моменту я уже понял, что ссора была далеко не из-за проигрывателя. Она была из-за всего того, что произошло с тех пор, как мы переехали в Бейнберри Холл. Из-за десяти дней головной боли и невысказанного до этого момента напряжения. Но теперь все вышло наружу и расползалось, как лесной пожар.

— Не трогала я твой проигрыватель! — закричала Джесс. — И даже если так, это было бы оправданно, если учитывать, что это ты заставил нас переехать в этот богом забытый домишко.

— Я никого не заставлял! — заорал я в ответ. — Тебе тоже понравился этот дом.

— Не так, как тебе. Я поняла это по твоему лицу с того момента, как мы шагнули через порог. Что ты хочешь этот дом.

— Ты могла бы сказать…

— Нет? — подхватила Джесс, перебивая меня. — Я пыталась, Юэн. Это не сработало. Это никогда не работает. Ты споришь и уговариваешь, пока не добьешься своего. Всегда. И нам с Мэгги ничего не остается, кроме как просто мириться с этим. А теперь мы живем в доме с кладбищем на заднем дворе, и наша дочь ведет себя так странно, как никогда себя не вела, а еще этот чертов потолок…

Она осеклась из-за рыданий, все ее лицо покраснело. Слезы текли по ее щекам — такое зрелище я не мог выносить ни при каких обстоятельствах. Я уже собирался притянуть ее к себе и обнять ее так крепко, как только мог, сказать, что все будет хорошо. Но потом она снова заговорила, и я резко остановился.

— И я даже не говорю о Петре.

Все мое тело застыло.

— А при чем тут она?

— Я видела, как ты на нее смотришь, Юэн. Я видела, как ты вчера ее фотографировал.

— Ты тоже была на той фотографии.

— Лишь потому, что стояла рядом с ней.

Я был в полнейшем шоке. В сексуальном плане Петра Дитмер интересовала меня примерно так же, как Хиббс.

— Она ребенок, Джесс. Сама идея, что она может меня так привлекать, просто нелепа.

— Настолько же нелепа, как мысль о том, что я могу посреди ночи включать твой проигрыватель, который я даже не видела никогда.

Джесс вытерла глаза и вышла из кухни. Я пошел за ней, догоняя на ступеньках на первый этаж.

— Джесс, подожди!

Она продолжала подниматься по лестнице, ведущей к столовой, и ворвалась наверх. Я остановился, застигнутый врасплох тем, что в большой комнате, обрамленной дверью, ведущей в столовую, кто-то стоял.

Петра Дитмер.

— Я звонила, — сказала она. — Меня впустила Мэгги.

— Как давно ты тут стоишь? — спросил я.

— Не очень, — ответила Петра, хотя румянец на ее щеках ясно давал понять, что если она слышала не все, то по крайней мере бо́льшую часть нашего спора.

— Сейчас не лучшее время, Петра.

— Я знаю, простите меня, — она нервно смотрела на пол. — Но прошлой ночью я прочла те письма. Которые мы нашли в потолке.

Петра порылась в своем рюкзаке и вытащила конверты, теперь уже запечатанные в пластиковые пакеты. Сунув их мне в руки, она сказала:

— Вам нужно их прочитать, мистер Холт.

Я бросил письма на обеденный стол. В тот момент они волновали меня меньше всего.

— Я прочту, но…

Петра сгребла их и снова сунула мне в руки.

— Сейчас же, — сказала она. — Поверьте мне.

* * *

Письма лежали раскрытыми на полу в Комнате Индиго, куда мы с Петрой удалились после того, как она потребовала, чтобы я их прочитал. Их было четыре, написанных от руки размашистым изящным почерком.

— Все они были написаны кем-то по имени Каллум, — сказала Петра. — Они адресованы Индиго, и это наводит меня на мысль, что она спрятала их в половицах после того, как прочитала. Ну, знаете, чтобы сохранить.

— Но зачем ей их прятать?

Петра показала на первое письмо.

— Ответ прямо тут.

Я взял его, бумага была твердой, как пергамент, и начал читать.

3 июля, 1889

Моя дражайшая Индиго,