Дом на краю темноты

Я отодвигаю это фото и смотрю на следующее, где я стою перед Бейнберри Холл, пораженная чем-то интересным. У меня нет повязки под левым глазом, отчего я делаю вывод, что этот снимок сделали сразу после нашего переезда. Но когда я еще раз смотрю на фотографию с ночевки, там тоже нет повязки. Ни пореза, ни синяка, ни каких-либо других признаков повреждения, хотя, согласно Книге, ночевка была после того, как я поранилась о надгробный камень в лесу.

Я собираю все снимки и раскладываю их по столу, как паззлы, в хронологическом порядке, основываясь на событиях в Книге.

Первый — я снаружи Бейнберри Холл, улыбчивая и простодушная. Девочка, какой я себя никогда не считала, но теперь боюсь, что была ей.

Второй — мы с мамой заходим в лес за домом.

Третий — ночевка, а четвертый — фотография на кухне.

Пятый — это селфи моего папы, которое он мог сделать в любое время, хотя мне кажется, что это было под конец нашего здесь пребывания. Он выглядит изможденным. Как будто над ним довлели тяжелые мысли.

Я знаю, что в какой-то момент там поранилась, потому что шеф Олкотт упомянула, что заметила повязку, когда допрашивала папу в «Двух соснах». А еще у меня в доказательство остался шрам.

Если это случилось не на наш третий день здесь, как заверяет Книга, то когда?

И как я поранилась?

И почему папа подтасовал факты?

Это риторический вопрос. Я уже знаю ответ. Он так сделал, потому что Книга — это чу…

Моя мысль обрывается из-за голоса где-то в доме, он поет песню, от которой скручивает живот.

«Тебе шестнадцать, но почти семнадцать…»

Я хватаюсь за край стола, все во мне гудит от страха. Слова Ханны снова врываются в мои мысли: «Это все правда. Каждое чертово слово».

Песня продолжает играть, теперь громче, будто кто-то только что увеличил громкость.

«Детка, пора задуматься».

Чушь. Вот как я думаю.

Нет в этом доме призраков.

Но зато есть упырь.

«Лучше приготовься, будь умной и осторожной…»

Я несусь из столовой и пробегаю через большую комнату. Люстра снова горит, хоть я и уверена, что не трогала выключатель несколько дней.

Когда я дохожу до входной двери, то вижу, что она закрыта. Кусочек бумажки, который я засунула туда, когда вернулась из дома Дитмеров, все еще на месте.

«Детка, ты на краю пропасти».

Окна тоже закрыты. Я проверяла их до того. Если это упырь — и разумеется, так и есть — то как он попал внутрь?

Есть только один способ выяснить.

Песня продолжает звучать, пока я на цыпочках поднимаюсь по лестнице, изо всех сил стараясь не издать ни звука. Если я собираюсь поймать того, кто это делает, мне нужен фактор неожиданности.

Музыка становится громче, когда я дохожу до второго этажа, что на самом деле работает в мою пользу. Она заглушает звук моих шагов, когда я захожу в спальню и беру нож с прикроватного столика.

Я иду по коридору, сжимая нож так крепко, что побелели костяшки пальцев. Они остаются такими, пока я поднимаюсь по ступенькам на третий этаж. По другую сторону закрытой двери кабинета продолжает пульсировать песня.

Я распахиваю дверь и врываюсь, объявляя о своем присутствии первобытным криком и взмахом ножа.

Кабинет пуст.

Почти.

На столе внезапно снова появился Бастер.

Я стою на подъездной дорожке, обхватив себя руками от вечернего холода, пока шеф Олкотт заканчивает осмотр Бейнберри Холла. Я позвонила ей сразу же после того, как нашла Бастера, и встретила ее у ворот. Слава богу, все репортеры свалили на ночь. Если бы они остались, то увидели бы, как я дрожащими руками отпираю ворота, бледная, как привидение.

Когда Олкотт приехала, она первым делом осмотрела дом снаружи, обведя его фонариком, бегающим взад и вперед по наружным стенам. Теперь она внутри, проверяет окна. Я вижу ее с подъездной дорожки — темная фигура в обрамлении похожего на глаз окна на третьем этаже.

Закончив, она выходит на крыльцо и говорит:

— Никаких признаков взлома.

Именно этого я и не хочу слышать. Что-то, указывающее на насильственное проникновение — например, разбитое окно — было бы гораздо лучшей альтернативой реальности, с которой я сейчас сталкиваюсь. А именно, что нет никакого рационального объяснения играющему проигрывателю и внезапному появлению Негодяя.

— Вы уверены, что произошедшее действительно… ну, знаете, произошло? — спрашивает она.

Я обнимаю себя крепче.

— Вы думаете, я все это выдумала?

— Я этого не говорила, — отвечает шеф. — Но я не отбрасываю возможность того, что ваше воображение немного разыгралось. Меня бы это не удивило, учитывая то, что вы нашли на днях на кухне. Это бы любого заставило понервничать.

— Я знаю, что видела, — говорю я. — И знаю, что слышала.

— Мэгги, я везде посмотрела. Никакой нарушитель никак не мог залезть в дом.

— А что, если… — я пытаюсь себя остановить, зная, как абсурдно это будет звучать. Но слишком поздно. Слова уже соскальзывают с моего языка. — Что, если это не нарушитель?

Шеф Олкотт косится на меня.

— А кто еще это мог быть?

— Что, если мой папа писал правду?