Дом на Луне

— А вот я у этих подвижников, — говорит Фима, — давно собирался спросить, но все как-то не решался. Вы пенсию-то планируете получать? Ведь пенсионный возраст уже не за горами… В прежние времена у писателей и художников шел стаж в творческом Союзе. А теперь?

— Нам пенсия с Марусей не светит! — гордо произнес Кеша, сияющий и невозмутимый, как всегда. — Нам нужно заботиться о своем здоровье и творить. Художник, который собрался на пенсию, — в этом есть что-то курьезное!..

— Ну, подожди, — заволновался Фима. — Со старостью порой приходят немощь и недуги. Пускай художник получает пенсию, и…

— …и наконец засядет за картину, о которой мечтал всю жизнь, но писал трактористов и колхозниц со снопами? А вышел на пенсию и занялся абстракцией? Не-ет, если ты художник, — воскликнул Кеша с лихорадочным блеском в глазах, — то будь им от начала до конца! Иначе какой ты художник? Это ж герои все! Кустодиев ездил в инвалидной коляске и все-таки писал картины!.. Митрохину было за девяносто, он месяцами лежал в больнице — перед глазами одни пузырьки с лекарствами, — он рисовал пузырьки до последнего вздоха. И все в них было, в этих его пузырьках, — и жизнь, и судьба! Дега — ослеп, не мог заниматься живописью — слепой! Он взялся лепить скульптуры. Пикассо — девяносто лет — вообще не помнил ничего, впал в детство, но продолжал писать картины. А Репин — у него была какая-то болезнь рук, так ему кисточки сделали специальные, он их привязывал к рукам и рисовал. Да если б все великие художники сидели и раздумывали, какая у них будет пенсия, они бы напрасно разметали свои дни!

— Ну, это единицы, — возражал Серафим. — Есть инженеры, а есть Резерфорд, есть математики, а есть Эйнштейн. Как быть тем, кто не «единицы»? Что должны делать тысячи других людей, которые изо дня в день профессионально занимаются искусством, но их слава не докатилась до Эрмитажа?

— Не знаю, — сурово отвечал Кеша, — не надо себя готовить к тому, чтобы не быть единицей! Да, есть такие художники, которые неутомимо крутят и крутят эту динамо-машину, вручную, но искра не высекается, не загорается свет. И все-таки каждому из них светит надежда на откровение. А если ты настоящий художник — или на коне ты должен окончить свой путь, или в канаве, или не дожить до пенсии, или уже к пенсионному возрасту весь в золоте ходить, огнем очищенным. Тогда придет к тебе Держащий семь звезд в деснице Своей, ходящий посреди золотых светильников, и скажет: не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть, будь верен до смерти и дам тебе венец жизни.

— К сожалению, — сказал мальчик, — я вынужден вас покинуть. Я еду на «Сходненскую» в рекламно-производственную фирму. Мне надо заказать световые короба для магазина, название которого я умышленно опускаю, чтобы не оскорбить слух членов вашего нищенствующего братства.

Вот он какой у нас скромный. А ведь благодаря его усилиям все эти мрачные бетонные магазины были оснащены яркими светящимися буквами: огромное О, потом маленькое б и дальше всепобеждающее имя ЖОРА в ночи ослепительно сияли на небосклоне каждого микрорайона Москвы, затмевая знакомые созвездия, солнечные системы, млечные пути, а также открытую недавно планету Х-564789, окруженную исключительно серовородом, названную в честь друга отца Серафима «Судья Торощин», который на девятом десятке предпочел остаться без гроша, зато увековечил свое имя в могучих масштабах мироздания.

Все только и говорили про сеть этих магазинов, и в прессе уже писали, и даже Лужков приехал на открытие очередного магазина:

— Побольше бы таких «Обжор»! — сказал он.

Теперь они строят огромный магазин, где буквы будут пятнадцать метров каждая, кроме трехметровой б.

— Может, составишь мне компанию? — спрашивает у Кеши мальчик. — Как художник — художнику? Помог бы выбрать шрифт, композицию? Чего дома-то груши околачивать?

— Ладно, — Кеша неторопливо откупорил бутылку чилийского красного. — Монахи не обязаны воздерживаться от вина, — сказал он, наполняя стакан, — но они должны воздерживаться от суеты!

Так, попивая вино, Кеша выглянул на балкон посмотреть, какая там погода. Был месяц май, все в цвету, но сильный северный ветер гнул высоченные липы у нас во дворе, шелестел большими и нежными майскими листьями.

— Немного красного вина, немного солнечного мая… —  продекламировал он, открыл шкаф и начал копаться на верхней полке.