Дом на миндальной улице

Но это был всего лишь кот. Коричневый кот с белой грудкой и белыми лапками. Он потерся о ногу еще раз, обвивая ее напоследок тонким гладким хвостом, выгнул спинку и выжидающе посмотрел на меня снизу вверх. Глаза у него были желтые, круглые, как две полные луны, на широкой морде рисовалась довольная и доброжелательная улыбка. Я дала ему кусочек сыра, и он замурчал, бодая мои колени. Должно быть, после этого сработал неслышный кошачий призыв «здесь кормят!», поскольку тут же поблизости оказалась трехцветная кошка с мятущимся жалобным взглядом. Вслед за кошкой прибежали два рыжих котенка – побольше и поменьше и тоже принялись урчать и тереться. Отказать им было невозможно. Моряк, видимо привычный к клянчившей в корчмах еду живности, только отпихивал их в сторонку, когда они уж очень наглели. Аэринея же, на коленях которого улеглась, перебирая лапами, трехцветная кошка, то поглаживал и почесывал ее, то время от времени скармливал ей лакомые кусочки. Наевшись, коричневый кот тоже улегся подле меня на лавку, а котята принялись гоняться друг за другом с той подвижностью и дурашливостью, которая бывает только у малышей. Кошачье благодушие охватило и меня, я млела и погружалась в полудрему, так же готовая помурлыкать. Откуда-то будто издалека донесся голос Аэринея, спрашивавший: «Сколько ты ей уже подливал?» «Да всего-то пару кружек!» «И одной бы за глаза хватило!»

Я обернулась к ним, и мне чудилось, что мир вокруг весь переполнился золотистой дымкой. Даже полумрак в темных уголках был мягкий и бархатистый. Кошки мурлыкали. Моряк заинтересованно поглядел на меня, обернулся к Аэринея: «Твоя женщина тоже хороша. Смогла бы она очаровать проконсула?» Мне это показалось дерзким, как вызов, в ушах вспыхнуло, так что я даже не расслышала все так же спокойного голоса моего спутника: «Прекрати. Ты же не на работе…» Моряк следил за мной с восхищенной истомой, будто я не пьяно покачивалась напротив, а танцевала для него с мечами. Впрочем, пока я кормила котов, и они успели выпить немало, так что все можно было объяснить исключительно этим. Однако я была куда хмельнее их обоих, больше, чем когда-либо, так что совсем утратила и чувство времени, и приличия, да что там – остаток вечера я помню исключительно урывками. «Ты не уступишь ее мне?» – шутливо спросил он у Аэринея. Тот откинулся на лавке, небрежно и изящно, будто на светской вечеринке, весь окутанный полумраком и нежным туманом моего хмеля. Неярко поблескивала его серьга за вьющимися растрепавшимися волосами, благородное серебро на пальце, да белые зубы. Он чуть обернулся ко мне, улыбнулся по-своему, с зелеными бесенятами в глазах: «Она свободная женщина, – больше обращаясь ко мне, чем к нему. – Может выбирать сама, у нее и спроси». На мгновенье мне показалось, что я глянула за ироничную маску его лица, и за ней мне почудилось столько желания, что я невольно испугалась, огонь прошелся по жилам мучительным спазмом, и вновь вернулся к щекам несдержанной радостью. Хотя, может, это оттого, что несколько кружек крепкого пива сняли с меня все запреты, и я стала видеть то, что хотела видеть? И чувствовала то, что хотела чувствовать? Аэринея чуть потянулся ко мне, так, что я услышала его запах, непохожий на запах других знакомых людей, немедленно вскруживший мне голову, приобнял рукой за плечо. Будь я тогда в здравом уме, должно быть, все бы описывала иначе. Но на тот момент все, что окружало меня, изгладилось, размякло в ватном мареве, в янтарном пиве, в запахе кориандра, для меня не существовало ничего, кроме нас троих… нет, двоих, поскольку моряка я уже давно перестала замечать. Аэринея был рядом, занимал все мои мысли, вызывал назойливое желание всем своим видом (и почему каждый раз, когда я пью, ко мне приходит не буйная радость, как у одних, а вечно только жгучее вожделение?). Всеми своими жестами, всей своей фигурой, голосом, лицом. И если раньше, хмелея в компании других, я могла лишь помыслить и выбросить из головы, или в худшем случае настолько потерять самообладание, чтобы неприкрыто разглядывать чужие руки, представляя их прикасающимися к себе, то сейчас мне было бы достаточно одного его знака, чтобы вспыхнуть, как порох. Кто знает, может быть еще полкружечки, несколько выразительных взглядов, и я бы без стеснения отдалась ему в той же корчме… Вот была бы развлекуха для моряков.