Когда он ушел, его холщовая сумка потяжелела: в ней лежала буханка хлеба и ломоть сыра, подарок от добрых фермеров. Два часа он шел быстрым шагом, затем взошел на пологий холм и безошибочно почувствовал, что увидит Аббатство за следующим поворотом.
Он шел вперед, ускорив шаг перед поворотом. Завернул за угол и увидел его; оно было точно таким, каким он его помнил, точно таким, как он его рисовал. Он продолжил идти по дороге, приближаясь к Аббатству. Наконец остановился у скопления серых домиков; их было всего пять или шесть, так что место это сложно было назвать даже деревушкой.
Он не смог бы сказать, сколько там пробыл. Он расположился напротив разрушенной стены Аббатства. Именно здесь стояли изображенные на картине люди. Он долго ждал, вот только не знал, чего именно. Просветления? Или хотя бы осознания, почему он здесь? Но ничего не происходило. Все вроде было на местах — Аббатство, поля, домики, — но не всколыхнулось ни одно воспоминание. А потом с нахлынувшей внезапно печалью и разочарованием он понял почему: вокруг не было людей, как не было их на картинах, которые он уничтожил. Временами мимо проходил кто-то из деревенских и со смутным любопытством смотрел на бродягу. Один раз по пологому холму протарахтел фургон, оставив за собой клубы пыли на грунтовой дороге. Была середина лета, от жары казалось, что машина и дорога плавятся в дымке. Фургон проехал деревню насквозь и направился дальше; никто не вышел. Значит, в нем ехали не те люди. Те люди, как и его жизнь, как и фургон, были уже не здесь.
Наконец он двинулся дальше; сердце разрывалось от горя, вот только причину его он не знал. Он так надеялся получить здесь ответы на все свои вопросы. А теперь чувствовал себя так, будто у него землю выдернули из-под ног; внутри зияла пустота, пустота и одиночество. Он был одинок и блуждал в потемках, ибо не знал, куда идти и что теперь делать. А кроме «теперь», у него ничего не осталось, ведь он уже потерял прошлое, да и будущего перед собой не видел.
Он прошагал несколько миль, не различая дороги. Вверху на холме увидел вырытый в земле контур большой лошади. Кому пришло в голову вырыть очертания такой огромной фигуры и почему она кажется ему знакомой? Он не знал. Он продолжил путь и вошел в деревню, огляделся безо всякого интереса. Он устал; ему нужно было отдохнуть после сегодняшней горькой неудачи. В нескольких ярдах впереди на длинной и прямой деревенской улице он увидел странное здание, нехарактерное для сельской местности. Оно напоминало кузницу, но изнутри доносился тихий механический гул. Бродяга увидел вывеску на стене здания. Рядом с вывеской в стене была маленькая дверь с полупрозрачным стеклом. На стекле висело объявление, сделанное на скорую руку; на куске коричневого картона грубым неровным почерком были написаны слова. «Требуются рабочие. Стучитесь».
Глава тридцать восьмая
В отсутствие Джеймса и Элис дома у Фишеров все было спокойно. В первые недели после отплытия корабля младшие дети, бывало, предавались унынию, что родители их покинули, но Луиза научилась замечать симптомы этих приступов и не давать им ходу. Цисси, Эллен и Филип переносили отсутствие родителей более стоически. В минуты одиночества Цисси утешал ее приятель, работавший репортером. Эллен, менее бойкая и более усидчивая по сравнению со старшей сестрой, искала утешения в книгах. А Филип, чьи эмоции и так напоминали пороховую бочку с наступлением половозрелости, был слишком занят и напрочь забыл про родителей. Девочка из его школы на два года его старше подавала недвусмысленные знаки, что хочет познакомиться с ним поближе. Но Филип возомнил, что влюбился в Луизу, и разрывался между двумя своими зазнобами.
Луиза, само собой, его чувства никак не поощряла, но распознала признаки влюбленности и стремилась охладить пыл юного поклонника, не обидев его слишком сильно. Организация быта в таком большом доме и забота о детях отнимали все ее время, и отдыхать ей было совсем некогда. Единственной возможностью передохнуть стали частые визиты Патрика Финнегана, который очень серьезно относился к своим обязанностям управляющего хозяйством Фишеров.
Луизе было интересно общаться с молодым банкиром, хотя со смерти любимого жениха мужчины редко пробуждали в ней интерес. Финнеган относился к ней как к другу и коллеге, и это нравилось ей больше всего. В ходе их оживленных дружеских споров Финнеган давал понять Луизе, что она очень ему нравится, хоть и не говорил этого вслух. Раньше она нашла бы подобное поведение оскорбительным, но Финнеган не перегибал палку. Он хорошо разбирался в женщинах и умел вовремя остановиться.