Дом на мысе Полумесяц. Книга первая. Братья и сестры (ЛП)

Автомобиль эрцгерцога, следующий по маршруту, замедлил ход, и в этот момент Гаврило Принцип, член «Черной руки», прошедший боевую подготовку, спокойно подошел к автомобилю и выстрелил дважды. Франц Фердинанд и София скончались через несколько минут.

Ровно через месяц, отбросив все попытки примирения, Австро-Венгрия при поддержке кайзера Вильгельма объявила войну Сербии.

* * *

Это случилось двадцать восьмого июля тысяча девятьсот четырнадцатого года. Так началась Первая мировая война.

Часть третья: 1914–1918

Какой прощальный звон достоин этих жертв?

Лишь гневный стук подков да канонада битв,

Запальчивая брань косноязычных жерл,

Скороговорка пуль — взамен людских молитв.

Взамен насмешек, просьб, глухих колоколов,

Рыданий и кутьи — воинственно-груба,

Пронзительно ревет, пространство проколов,

В поля печальных графств зовущая труба.

Какая же свеча их удержать могла,

Когда такой огонь струился из-под век

Мальчишек, уходя, прощавшихся навек.

Им саван — белизна девичьего чела,

Кладбищенский венок — посмертная любовь,

И каждый вечер тьма их забирает вновь^[28]. Уилфред Оуэн. Гимн обреченной молодежи

Глава двадцатая

Уже несколько месяцев Ханна была поглощена заботами о матери, чье здоровье ухудшалось. Со смерти Филипа Эллен начала сдавать. Весной тысяча девятьсот четырнадцатого года инфлюэнца, чуть не обернувшаяся пневмонией, подкосила ее и без того хрупкое здоровье. Она все еще была в здравом уме, но иногда начинала путаться: могла назвать Сонни Джеймсом, а Ханну — Гермионой. Все это печалило Ханну, но худшее ждало впереди.

В конце апреля, едва оправившись от инфлюэнцы, Эллен упала. Физически она не пострадала, но усугубилась спутанность сознания. Теперь она почти не выходила из дома. Лето тысяча девятьсот четырнадцатого года выдалось теплым и погожим, идеальным для любимого занятия Эллен — садоводства. Она могла бы целыми днями следить за поддержанием порядка в обожаемом ею саду вокруг дома. Безупречные лужайки, цветущие клумбы, кустарники и плодовые деревья, росшие вокруг дома, были гордостью и радостью Эллен. Ее добровольное заключение в четырех стенах было настолько ей несвойственно, что Ханна встревожилась не на шутку; видимо, состояние матери было намного хуже, чем считали близкие.

Ханна навещала мать каждое утро после завтрака. До ее прихода личная горничная Эллен помогала ей помыться и одеться. Как-то утром в середине июля горничная позвонила в дом на мысе Полумесяц по телефону, и Ханна поняла: что-то стряслось. Оказалось, Эллен совсем ослабела и не могла встать с кровати. Описать свое состояние она толком не могла, просто сказала горничной, что чувствует сильную усталость.

Стивен Каллетон хорошо знал свою пациентку не только как врач, но как друг и сосед. Хотя причину болезни Эллен он определить не смог, сомнений быть не могло: дело серьезное. Его заключение встревожило и опечалило Ханну.

— Боюсь, миссис Акройд попросту утратила волю к жизни. С тех пор как умер муж, она и не живет толком, а существует, плывет по жизни, как незаинтересованный наблюдатель. Понимаю, это звучит странно, и нет такого медицинского диагноза, — заключил он, — но я полагаю, ваша мать умирает, потому что не хочет жить без Филипа.

Ханна срочно принялась звонить сестрам, чтобы сообщить о состоянии матери. Те тут же приехали в Скарборо. Несмотря на неустанное внимание трех дочерей, состояние Эллен продолжало ухудшаться, и двадцать седьмого июля, за день до начала войны, она мирно ушла из жизни, прожитой в любви и благости.

* * *

События в Сараево повлекли за собой как немедленные, так и долгосрочные последствия. Хотя никто не мог предвидеть, какой катастрофой обернется убийство эрцгерцога, даже непосредственный его эффект оказался серьезным. Но никто не мог предположить, какие ужасы ждали мир в ближайшие четыре года. Во внезапно помрачневшие дни жаркого солнечного лета это было пока совсем не очевидным.

Обстановка в Вене накалилась; повсюду рыскала тайная полиция, охотившаяся на сербских националистов и тех, кого подозревали в сочувствии их действиям. Под предлогом защиты национальной безопасности осуществлялась месть и расправа. Вскоре агрессивные настроения умножились во сто крат, пересекли границы всех европейских стран и распространились за пределы Европы.