Дом на мысе Полумесяц. Книга вторая. Накануне грозы

— В Испании полный бардак и в политике, и в экономике. Страна разрывается между фашизмом и коммунизмом; короля у них больше нет, руководить некому, и каждый стремится отхватить себе кусок пирога. Во Франции странные настроения. Разница между Францией и Германией просто поразительная. Если бы я не знал об итогах войны, то подумал бы, что Германия в ней победила, а Франция проиграла. Немцы производят впечатление людей очень уверенных в себе, даже, пожалуй, заносчивых. Я знаю, что рейхстаг — коалиция, но все в курсе, кто на самом деле там заправляет, хоть они и запретили лидеру становиться канцлером, потому что он австриец.

— И как он тебе?

— Гитлер? Смешной малый с усиками, как у Чарли Чаплина; явно наслаждается звуками собственного голоса. Мы как раз были в Берлине, когда он проводил митинг; пошли из чистого любопытства. Джош мне кое-что перевел.

— И как впечатление? — спросил Майкл.

— Поначалу кажется, что вроде ничего такого, — ответил Саймон. — Лишь потом, задумавшись о том, что мы видели и слышали, я всерьез испугался. Там были сотни людей, и все стояли в полной тишине, пока не вышел Гитлер с помощниками. Все было тщательно срежиссировано, и, как только он заговорил, все начали слушать. Говорил он долго и бессвязно, подначивая аудиторию и рассказывая о своем намерении избавить Германию от «нежелательных» элементов. Насколько я понял, говорил он о евреях и называл их причиной всех бед Германии; мол, из-за евреев немцы проиграли в войне, из-за них распространилась безработица и повысилась инфляция. Затем он заявил, что хочет очистить нацию и построить новую Германию, которая простоит тысячу лет.

— И как его принимали? — спросил Сонни.

— Вот это и было самым страшным. Толпа обезумела; люди кричали, салютовали руками и выкрикивали лозунги. Признаюсь, я испугался и был рад скорее уйти.

— А много ли у Гитлера сторонников? — спросил Майкл.

— Мне кажется, немцы в большинстве своем готовы слушать кого угодно, кто предлагает им лучшие условия. Они пережили позор поражения в войне, череду коррумпированных и неэффективных правительств, страшную бедность, массовую безработицу, инфляцию, обесценивание валюты — ясное дело, что все это им уже надоело. А фашисты обещают трудоустроить всех, покончить с бедностью и вернуть немцам гордость за нацию; неудивительно, что у них все больше последователей. Однако среднестатистический немец не видит — или не хочет видеть — темную сторону их идеологии.

— Что ты имеешь в виду? — Сонни внимательно слушал.

— Пока это только слухи, но, если приглядеться внимательнее, признаки налицо. Я пару раз слышал, что случается с теми, кто пытается дать им отпор. Чаще всего речь шла о «несчастных случаях»; полагаю, это значит, что неугодных избили, а может, что и хуже. Многие активисты партии выглядят как настоящие головорезы и преступники. Сразу видно, на что они способны. Если такие ребята вдвоем или втроем подойдут к тебе даже при всех, лучше не связываться. Иначе побоев не избежать.

— Какая прелесть, — ответил Сонни. — Хорошо, что я не собираюсь в отпуск в Германию.

— В Италию тоже не советую, — ответил Саймон.

— А что там? Неужели так же плохо?

— Ага, — отвечал Саймон. — А может, даже хуже. Там фашисты уже довольно долго у власти, и на бандитов Муссолини нет управы. — Он с улыбкой добавил: — Утешает лишь то, что вино и погода в Италии прекрасны, как и еда.

— Кстати, раз зашел разговор о вине и еде, — Сонни повернулся к Хэйгу, — теперь, когда блудные сыновья вернулись, готовы ли вы к ежегодному пикнику в следующее воскресенье?

— Не вижу причины его пропускать, — улыбнулся Майкл. — Возможно, пригласим и самих путешественников.

Несколько лет назад Сонни ввел традицию ежегодных пикников. Место оставалось неизменным: вершина холма Саттон-Бэнк, откуда в погожую погоду была видна вся Йоркская долина и заповедник Йоркшир-Дейлз до самых Пеннинских гор. Прежде чем приступить к приготовленному женщинами угощению, семья всегда наведывалась к руинам аббатства на мысе Полумесяц. Для Сонни этот поход был подобен паломничеству, и он часто вспоминал, как рисовал аббатство, пытаясь восстановить память по кусочкам, и как это помогло ему вернуться в Англию и очнуться от страшного смятения, вызванного контузией, которую он получил в конце Великой войны.

* * *

К весне 1934 года опасения Саймона Джонса, которые до него высказывал и Джеймс Фишер, стали суровой реальностью. С экономической точки зрения больше всего пострадала от мирового кризиса Америка. Более шести тысяч банков в США разорились и так и не сумели оправиться от банкротства. Число безработных выросло с менее чем четырех миллионов до невероятных шестнадцати миллионов. Продажи автомобилей — новое мерило процветания нации — упали до одной пятой докризисных объемов. Индекс Доу Джонса[10] на Нью-Йоркской фондовой бирже опустился до рекордно низкой отметки в 41,22 пункта и упрямо отказывался подниматься. Государственный долг превысил двадцать два миллиона долларов, и американское правительство вслед за Британией отказалось от привязки к золотому стандарту.