Дом на отшибе

Мишка Карнаухов, непутевый сын Петра Ивановича Кар­наухова, вернулся в деревню после трех лет безвестного от­сутствия. Был он одет в кожаную куртку и военного образца шаровары, рукав у него был обвязан кумачовой полосой, а на голове красовался лихо сдвинутый на затылок картуз. Имелись у Мишки наган в самодельной липовой кобуре и це­лая стопка разных бумаг, писем и декретов, из которых по­лучалось, что он, Михаил Петрович, является всей местной властью и представителем пославшей его партии.

Первым делом организовал Мишка комитет деревенской бедноты.

Потом сослал в Сибирь Федора Незнанцева, у которого, было дело, батрачил мальчишкой.

А после этого рьяно взялся бороться с поповским мрако­бесием, отчего вскоре получил намертво прилипшее прозви­ще Окаянный.

Кончилась эта борьба большим взрывом и пролитой кро­вью.

По специальному запросу прислали из города ящик взрыв­чатки. Под самый фундамент заложил Окаянный Мишка за­ряды. В набат колотя, собрал народ поглядеть, как рухнет, подрубленный взрывом, местный лукоголовый оплот мрако­бесия. Только вот незадача — заперся, забаррикадировался в церкви поп Гермоген с попадьей и малолетним поповичем.

Недолго уговаривал их выйти Мишка. Злой, как черт, по­обещал им прямую дорогу в ихний рай, да и запалил фитили.

Как из преисподней полыхнуло пламя, лизнуло белые стены храма, дотянулось до червленой маковки, до золочено­го креста — и опало. Громыхнуло так, что в ближайших из­бах из окон стекла повылетали.

Но устояла церковь. Только трещинами вся покрылась, На несколько частей раскололась.

И тогда красный Мишка приказал народу браться за то­поры, ломы да кувалды. По кирпичику, по досточке велел ра­зобрать церковь, а изувеченные тела поповской семьи рас­порядился схоронить в лесу.

Не все послушались Окаянного, хоть и угрожал он ре­вольвером. Но нашлись люди, что помогли Мишке. А он уже новое дело задумал: из останков церкви, из старинных кир­пичей решил построить себе дом. Место выбрал на отшибе, недалеко от кладбища, подальше от людей. Вызвал в помощь артель строителей, сказавшись, что строит общественный клуб с читальней.

За полтора месяца возвел он себе каменные хоромы с жестяной крышей и башенкой. Переехал на новое место из тесной отцовской избы. Но не заладилась у него тут жизнь. Видели люди, что изменился Мишка: притих, лицом поблед­нел, похудал сильно. Каждую ночь светились окна каменного дома — пугала Окаянного Мишку темнота. И разное стали поговаривать в деревне: то вроде бы кто-то крики слышал, доносящиеся из стоящего на отшибе дома, то будто кто-то видел черную фигуру, похожую на отца Гермогена, сидящую на жестяной крыше возле башенки.

Через год Мишка Карнаухов из каменного дома съехал.

А вскоре грянула коллективизация, и Мишка, ставший председателем колхоза «Ленинский завет», велел устроить правление в оставленном им доме. Почти каждый день сидел он в своем кабинете, но никогда не задерживался здесь до ночи. Видели люди — боится Михаил Петрович темноты, и даже заряженный наган от этого страха его не спасает.

Семь лет просуществовал «Ленинский завет». Семь лет председательствовал Мишка Карнаухов. А потом пришла ди­ректива из области, и на базе нескольких колхозов за счита­ные недели был создан крупный животноводческий совхоз «Ленинский путь». Опустело ненужное больше правление. Освободившийся от должности Мишка, грозясь вскоре вер­нуться, поспешно уехал в район, где занял какое-то новое место и получил казенную квартиру.

А дом, построенный из кирпичей порушенной церкви, так и остался брошенным. С годами недобрая слава его креп­ла, и все больше жутких историй складывали местные жите­ли про стоящее на отшибе каменное здание, не забывая по­минать Окаянного Мишку Карнаухова и убитую взрывом се­мью отца Гермогена.

* * *

Приезжие показались на следующий день. Они прошли через всю деревню, осматривая избы и порой останавлива­ясь, чтобы перекинуться парой слов с попадающимися на­встречу селянами. Говорили они скупо, будто слова берегли или боялись ляпнуть что-то лишнее. Здоровались, спрашива­ли, как обстоят дела, и, выслушав обычно короткий ответ, с делано скучающим видом следовали дальше.

Василий Дранников пригласил заезжих гостей в дом. Те переглянулись, немо поиграли лицами — и согласились.

Стол Василий накрыл в прохладной горнице. Скрепя сердце выставил бутылку «Пшеничной» водки, с советских еще запасов, и банку самогона. Жена его, Светлана, принес­ла закуску: огурцы соленые, картошку, на постном масле жа­ренную, две банки кильки в томатном соусе и желтое, наре­занное тонкими ломтиками сало.

Гости много не ели: то ли брезговали, то ли пища такая была им непривычна. А вот бутылку «Пшеничной» уговори­ли быстро. Потом и за мутный самогон, на можжевеловом корне настоянный, взялись.

И странный разговор у них у всех получился.