Дом на Солянке

В следующее мгновение из двери вылетела девушка с веником и с криком «Кыш! Брысь отсюда!» стала бегать возле щели, в которую пролез кот, и совать в нее веник. С протестующим воплем враг бежал. Миг – и он скрылся в зарослях лопуха, только листья закачались на стеблях.

– Вот ведь гад! – пожаловалась девушка невольным свидетелям этой сцены, отбрасывая со лба волосы. – Это соседский, чтоб его… Лезет на чердак, а потом голубей душит. Вам кого? – спохватилась она, разглядев петлицы на форме Ивана.

– Я Кирпичниковых ищу. Помощник агента угрозыска Опалин, это со мной. – Он кивнул на Басаргина.

– Вы его нашли? – спросила девушка после паузы.

– Вас как зовут, простите?

– Да Соня я… Софья Кирпичникова. Вы же насчет брата моего? Он домой не вернулся. Я в милиции заявление написала…

Она говорила быстро, постоянно делая какие-то жесты – то перекладывая веник из руки в руку, то поправляя волосы, то теребя одежду. Лицо некрасивое, глаза очень близко поставлены, подбородок срезанный, волосы русые, мысленно отметил Басаргин. На ней была ношеная пестрая кофточка и коричневая юбка, очевидно, домашняя.

– Кажется, опять польет, – проворчал Опалин, косясь на небо. – Давайте войдем в дом.

Они вошли, и тотчас же снаружи зашуршал, заструился дождь. В комнате было очень чисто, бедновато, но уютно. Пока писатель отвлекался на осмотр обстановки, Опалин застыл на месте, глядя на ружье, лежащее поперек стола.

– Это Колькино, – сказала Софья и, уверенной рукой взяв ружье, повесила его на гвоздь.

Бросив взгляд в окно, Басаргин увидел, что за домом расположен целый огород.

– Сколько человек тут живет? – спросил Опалин.

– Сами посчитайте, – не без вызова ответила девушка. – Я, Колька да бабушка с дедом. – Но она тут же спохватилась, что перегнула палку, и попыталась загладить свой промах. – Чаю хотите?

Басаргин покосился на Опалина и, угадав, что соглашаться по каким-то причинам нельзя, степенно произнес: «Нет, спасибо». Где-то поблизости скрипнули половицы.

– Это бабушка, – опередив вопрос гостей, сказала Софья. – Дед не ходит. Лежачий он.

– А огородом кто занимается? – не удержался писатель.

– Я и занимаюсь. А что? Иначе никак. До ближайшей кооперативной лавки знаете сколько тащиться…

– Соня, – сказал Опалин, – нам бы на фото вашего брата взглянуть… Описание его я читал, но нужно фото.

– А, хорошо, – протянула девушка и стала сражаться с ящиками шкафа. Басаргин видел, как двигаются под ситцем блузки ее худые ключицы, и ему стало ее жаль. «Пожалуйста, – думал он, – пожалуйста, пусть это будет не он».

– Вот, – объявила Соня, поворачиваясь к ним, – это его последняя фотография.

Опалин бросил на нее взгляд и понял, что это и впрямь последняя, на которой Николай Кирпичников предстал живым. Но Соня стояла и ждала, по-видимому, что он возьмет карточку. Он взял снимок и передал его Басаргину.

– Вы написали, что брат ушел из дома ближе к вечеру и с тех пор вы его не видели, – начал Опалин. – Верно?

– Да… да.

– Чем занимался ваш брат?

Соня поняла – и лицо ее разом побледнело, словно вся кровь отхлынула от него.

– Нет, – пробормотала она, тряся головой, – нет…

– Сядьте, – сказал Опалин.

Она едва слышала его слова, но он пододвинул стул, и машинально она опустилась на него. Не зная, куда девать снимок, Басаргин положил его на стол.

– Я кое-что читала про угрозыск, – заговорила Соня безжизненным голосом, – вы не занимаетесь несчастными случаями. Его убили?

Опалин не стал уточнять, что иногда им приходится заниматься и несчастными случаями тоже – это было несущественное и никому здесь не нужное уточнение, – и просто сказал «да».

– Как? – сдавленно спросила она, словно голос ей отказывал.

– Зарезали. – Иван благоразумно удержался от описания подробностей. – Вам или кому-то из близких придется приехать для опознания тела.

– Я знала, я знала, – забормотала Соня, раскачиваясь на стуле, – я знала, что она не доведет его до добра. Я ему говорила! – Она зарыдала. – А он меня не слушал! Он никогда меня не слушал…

Дверь заскрипела. Басаргин поднял глаза и увидел на пороге маленькую, совершенно седую и очень худую старушку. Дыханием вечности повеяло на него – как написал бы, наверное, будущий знаменитый писатель Степан Глебов. Да! В этом деревянном домике на московской окраине, который держался на одном честном слове, Максим Александрович по-настоящему почувствовал, что такое дыхание вечности, и, по правде говоря, даже немного опешил. Бесцветные глаза смотрели сквозь него, на желтоватой шее висел простой медный крест – в 1928 году, прямо скажем, не каждый отваживался носить его на виду.

– Бабушка, – бросилась к ней Соня, – его убили, убили! Его убили, бабушка…

– Ну, ну… – слабо бормотала старушка, гладя ее по голове сморщенной рукой, – эх… Я знала, что его больше нет, только тебе не стала говорить… Он мне ночью приснился… как, бывало, мать твоя снится…

– Я тоже поняла, – сквозь слезы ответила девушка, – его голуби ужасно волновались… Никогда они так не курлыкали…