Дом на Солянке

Бедность, царившая вокруг, стала давить ему на нервы. Но, к счастью, на крыльцо вышла бабушка и позвала пить чай.

Согласившись, писатель тотчас же ощутил укол совести – Кирпичниковы не производили впечатления людей с достатком, и навязываться за их стол в год обострившегося продовольственного дефицита было нехорошо. Но чай оказался хорош, как и поданные к нему выпечка и малиновое варенье. Басаргин с детства любил малину – и с тех же пор она от него ускользала, редко выпадала возможность полакомиться. «А у них малина под окнами растет… – неожиданно вспомнил он, глядя на Соню. – Почему, собственно, я их жалею? Не так уж плохо они живут…»

– Я с отцом Александром договорюсь, – сказала бабушка Соне, – мы Колечке хорошие похороны устроим. Никаких этих кремаций, человек не полено, чтобы его сжигать. И могилку сделаем как надо…

«Стержень, – думал Басаргин, – бабушка – стержень, на котором держится весь дом. И Соня ее слушается… может быть, если бы Коля тоже слушался, то остался бы жив». Он поглядел на Опалина, пытаясь понять, что тот думает обо всем происходящем, но помощник агента угрозыска самоустранился из общей беседы. После чаепития он занял угол стола, взял у Сони лист бумаги, ручку и принялся корябать протокол, который дал подписать девушке.

– А теперь куда? – спросил Басаргин, когда они покинули деревянный дом на одной из многочисленных Мещанских улиц.

– В мастерскую, на работу к убитому, – ответил Опалин. – Посмотрим, что его сослуживцы скажут… А потом поедем на Большую Садовую, потолкуем с Никитой Телегиным.

– Ваня, – внезапно спросил Басаргин, – вы не обидитесь, если я кое-что скажу? – Как он ни старался, общение на «ты» ему плохо удавалось, и он опять переходил на привычное «вы».

– Валяйте, – ответил Опалин без малейших признаков смущения.

– Вы, как приходите к свидетелю, спрашиваете бумагу, ручку, чернила… Может, вам завести портфель и носить все с собой? Ну и потом… вы же во время расследования делаете записи…

– Какие записи? – прищурился собеседник.

– Я не знаю. По делу. Как кого зовут, телефоны, адреса…

– Я и так все помню, – довольно сухо ответил Опалин. – А если забуду, есть протокол.

– Да, но это странное впечатление производит, когда вы бумагу спрашиваете. И вообще, у вас же бланки должны быть…

– Есть, – кивнул Опалин. – Но на всех их не хватает. Давай вот что, доктор: ты не будешь меня учить, как мне заниматься моим делом. А то я тебя тоже могу поучить, как оперировать или там статьи писать. Ничего хорошего из этого не выйдет.

«Поделом мне, – сердито подумал Басаргин. – Известно же, в какое место приводят благие намерения. Нечего было лезть с советами. Ясно же было с самого начала, что он хам неотесанный и более ничего».

Мимо проезжала телега, которую тащила крепкая гнедая лошаденка. На козлах сидел патриархального вида мужичок с бородой. Опалин спросил у него, далеко ли до слесарной мастерской, и, узнав, что мужичок как раз будет проезжать мимо, договорился, чтобы их с Басаргиным подвезли. Они сели в телегу и двинулись к месту своего назначения.

Глава 13 Жена

Варя стояла у зеркала и с отчаянием смотрела на правый висок, на котором среди темно-каштановых волос серебрились два седых. Она не признавала новой моды коротко стричься, но сейчас ей пришло в голову, что если дела будут так идти и дальше – а вчера она тоже выдернула седой волосок, – то лучше будет не позориться, а сходить в парикмахерскую. «И краска для волос все равно седину не скроет, – подумала она с ожесточением, – все они обещают бог знает что, а на самом деле…»

Закусив губу, она попыталась подцепить один из седых волосков, но ошиблась и вместо него выдернула каштановый. Со второй попытки Варя вырвала тот, от которого собиралась избавиться изначально, но внезапно запал прошел, и она застыла возле зеркала, глядя на свое отражение.

Дело не в седых волосах, а в том, что юбку надо перешить, а то – клетка, да еще с желтым фоном. Желтый цвет она никогда не любила, однако ж ходит в этой юбке уже несколько лет, чередуя ее с ярко-синей. И не перешивать старье надо, поправила она себя, а купить новую одежду, пальто, сапожки. Если бы у Максима приняли пьесу, многое можно было бы себе позволить. Есть же кооперативные квартиры, да и все остальное, когда имеются деньги.

Эта мысль мучила обоих. Устроить себе нормальную жизнь, подняться над адом переполненной коммуналки, в которой их еще и пытаются уплотнить. Когда они переехали в Москву, то после долгих мытарств обосновались в комнате двоюродного брата Вари, инженера. Он им не мешал, потому что то и дело пропадал в командировках, а три месяца назад его и вовсе послали в Германию, но добро, оставшееся от его родителей – шкафы, диваны, коллекция минералов, коллекция бабочек, рояль, – загромоздило бывшую гостиную 8-комнатной квартиры, единственную, которая осталась в его владении. Да еще Максим по случаю купил гарнитур мебели, обитой шелком в цветочек, и стало совсем негде повернуться.