Дом на волне…

Жду — выйдет ли Гена. Вышел. Молчаливый. Но, как обычно, собранный и работоспособный. Тянул за двоих. С каким-то остервенением, никому не доверяя, сам лез в горловину, проверяя качество работы. Вылезая из танка, он либо показывал большой палец, и тогда два матроса демонстративно разводили руки в стороны и улыбались, либо — кулак, и тогда они, подхватывая скребки, ведра и ветошь, вместе с боцманом исчезали под палубой.

Пароход живет своей жизнью. Бежит, покачиваясь. Охает, проваливаясь или больно ударяясь на волнах. Свистит из машины напряжением турбин и металла. Он напряжен как большой и раненый зверь, который ежеминутно прислушивается и присматривается к себе: что болит? где болит? выдержу? И осторожно продолжает двигаться, оберегая больное место.

…Я снова нащупываю дорогу к тебе. Женщина моя! В полете. На воде. Взлетая. Утопая. Проваливаюсь. В другой мир. В другое тысячелетие. В другую Галактику. К запаху твоих волос. К телу и улыбкам из тысячи зеркал. К прикосновению твоих пальцев. К …соприкосновению нашему…

Боже, как долог этот рейс…

ВЕЧЕР ТРЕТЬЕГО ДНЯ.

Мостик.

Капитан. Как пел бы акын: вечер третьего дня. Закончили мыть танки. Кажется, можно вздохнуть с облегчением. Но, недаром говорили в старые времена: когда кажется — крестись… Тепло. Проходим греческие острова. В эфире греческие слова и музыка сиртаки. Степан наигрывает на баяне, собрав народ на корме судна. За кормой — кильватерная струя и две чайки, как привязанные к небу и судну. Песня у Степана сегодня грустная, но с вызовом:

Я тебя лишь коснулся — ты сразу взлетела,
Убегающим по небу облачком белым,
И вдали, исчезая, спросила несмело:
Как зовут тебя, мой долгожданный Ромео?
Ты спросила, как звать, —

и тебе я ответил.Я ответил: я — ветер, я ветер, я ветер…
Ты — воздушное облако, полное света.
Я — твой вечный Ромео, я — ветер, я — ветер…
Нам с тобой кочевать, обгоняя планету,
И ни дома нам нет, и ни отдыха нету…
Никогда ты не будешь мне верной женою,
Никогда не присядешь ты рядом со мною.
Никогда не присядешь… Присядешь? Ответь мне.
Мы бежим друг за другом, по кругу, как дети:
Ты бежишь — догоняю… Я — ветер. Я — ветер!
Я тебя лишь коснулся и ты улетела…
Ты спросила, как звать, — и тебе я ответил.
Я ответил: я — ветер, я ветер, я ветер…
Ты — счастливое облако, полное света.
Я — твой вечный Ромео, я — ветер, я — ветер…

В КАЮТЕ КОКШИ.

Обе женщины сидят за столом, пьют чай и слушают.

Люба. Это же Степан поет. Он для меня поет. Он даже не знает, что я его слышу. Песня такая странная. Что мне делать? Как сказать ему, что я здесь, близко. Что скоро мы будем рядом.

Кокша. Рядом? Скоро? Я же тебе объясняла: у тебя нет документов. На судне о тебе никто не знает, кроме меня и старпома, который тебя провел на борт. Как удастся пройти таможенно-пограничный контроль в России и вывезти тебя с территории порта — это вопрос. Все может закончиться очень печально. Тюрьмой, даже. Для тебя. Для капитана. Для старпома-радиста. Если подключим Степана, то и для него. Чем больше людей втянуто в круг, тем больше это похоже на умышленный сговор. Так что — сиди, моя дорогая. Сиди и не высовывайся. Поняла?