Дом напротив

– Возможно, вопреки всему у них была надежда на лучшее будущее. Да, тогда многие шведы переехали в Соединённые Штаты. Во второй половине девятнадцатого века случилось несколько лет, когда зимы были жестокие, а летом царила ужасная засуха, и люди мёрли от голода, как мухи. Семью Линде это, конечно, не затронуло. Чего уж там, голодными они совсем не выглядели. Их даже вялыми назвать было нельзя. После того как отчаявшийся от голода подросток взломал склад и украл немного еды из их запасов, Вильгельм понял, что это только вопрос времени – когда крестьяне нападут на его усадьбу с факелами и вилами.

– И тогда он построил город? – спросил Джоэль, который не совсем понимал, как одно связано с другим.

– Точно! – подтвердил Гуннар. – Он заложил центральную часть города, построил школу, больницу и роскошные дома рядной застройки.

– Зачем?

– Хотел завоевать любовь и популярность, чтобы народ оставил его склады в покое. Он нанял голодающие массы в качестве дармовой рабочей силы и платил им едой. Но не думаю, что он сделал это, потому что был такой добряк…

– Но звучит довольно неплохо.

– Нет, нет и ещё раз нет. Он, как ты понимаешь, был торговцем. Он торговал продовольствием. Его склады могли бы прокормить всю округу на несколько лет вперёд, но вместо этого народу доставались лишь крошки, в то время как он задорого продавал лучшие товары там, где водились деньги.

– Тогда кто же построил Заброш… простите, дом Линде?

– Его сын Карл. Тот получил образование на континенте и, будучи во Флоренции, прямо-таки влюбился в стиль ренессанс. Поэтому он привёз оттуда итальянского архитектора, хотел, чтобы тот построил ему дом, настоящее родовое гнездо. Архитектор прибыл в конце лета тысяча восемьсот восемьдесят шестого года и был, мягко говоря, шокирован. Кругом мрак, холод. Почти полное отсутствие цивилизованного общества. А когда кончился март и начался апрель, а лёд даже не собирался таять, то он собрал вещи и удрал отсюда, дав себе слово никогда больше не возвращаться в этот ад на земле. Он оставил после себя вырытый под фундамент котлован и одиннадцать папок с чертежами в кожаных переплётах.

– И что тогда сделали Линде?

– Ясное дело, они его построили, этот дом, но на это ушло порядочно времени. Семнадцать лет, если быть точным. И когда в тысяча девятьсот третьем году постройка дома была завершена, Карл Линде оказался сломленным человеком. Дом Линде был для него всем. Он организовал большой праздник, на который созвал всю округу, но когда гости прибыли, то нашли новоиспечённого хозяина дома бледным, как покойник, и слабым, как новорождённый жеребёнок. Он даже не мог встать с кресел, чтобы поприветствовать гостей. И когда на следующее утро слуга пришёл разбудить его, то обнаружил хозяина мёртвым в постели.

– От чего же он умер?

Гуннар наклонился вперёд и, понизив голос, сказал:

– Говорили, что это дом убил его.

Он откинулся обратно на спинку кресла.

– Но я в это не верю. Скорее наоборот. Он помер бы гораздо раньше, если бы так отчаянно не цеплялся за свою жалкую жизнь, мечтая увидеть дом построенным. И когда строительство завершилось, у него попросту не осталось больше ничего, ради чего стоило бы жить.

– А как это связано с Джонатаном?

Гуннар улыбнулся нетерпению Джоэля.

– Сейчас ты поймёшь. Старший сын старшего сына Карла Линде был Джонатану дедушкой. У него, в свою очередь, был ребенок, дочка, которую окрестили и нарекли Элизабет. Элизабет Линде вышла замуж за Торбьёрна Андерссона и стала Элизабет Андерссон.

Бесконечно скорбим. Элизабет.

– И если бы ты не знал, что люди думают об этой семье, ты бы никогда не понял, почему город так отреагировал, когда Джонатан умер.

Джоэль встрепенулся.

– А как город отреагировал, когда Джонатан умер?

Гуннар посмотрел на свои руки, а когда опять поднял взгляд, то вся его ребяческая живость куда-то пропала. Сейчас на Джоэля глядел настоящий столетний старик.

– Я хочу сказать, что это началось, когда завод продали.

– Консервный завод? Они им владели?

– А ты не слышал, что я говорил?

– Простите, – сказал Джоэль, хотя был уверен, что Гуннар ничего не говорил о том, что семья Линде владела консервным заводом.

– А зачем они это сделали? Продали его…

– Потеряли к нему интерес. У них появилась полная апатия к тому, что наживали их предки. Что ж, это их право…

Он увидел, что Джоэль снова не понимает.

– Апатия – значит усталость, равнодушие.

– От чего же они устали?

– Ни от чего. Они душой устали. Вот что делает с людьми кровосмешение.

– Кровосмешение? Это когда брат женится на своей сестре?

Одна только мысль о женитьбе на Софии вызвала у Джоэля гримасу отвращения.

Гуннар улыбнулся.

– Ну нет, я не думаю, что кто-то из них женился на своей сестре, но зажиточных людей здесь было мало, и все они вращались в своём тесном кругу, поэтому близкородственные браки были обычным делом.

Джоэль обдумал услышанное, но всё равно не понял, при чём тут Джонатан.

– Мы дойдём до этого, – сказал Гуннар и сделал глоток кофе. – Так, о чём я? Ах да, завод продали…

Он поставил чашку на столик.