По утверждению многих, судья Пинчон, как мы и представили его в своем рассказе, был в молодости большой повеса. Грубые инстинкты развились в нем раньше умственных способностей и силы характера, которым он впоследствии отличался. Он вел распутную жизнь, предаваясь низким удовольствиям; он беззаботно проматывал деньги, которые добывал из единственного источника – у своего доброго дяди. Такое поведение лишило его любви старого холостяка, который прежде был сильно к нему привязан. Тогда однажды ночью, как говорит предание, молодой человек был искушен дьяволом порыться в ящиках своего дяди, к которым он заблаговременно подобрал ключи. Но в то время, когда он был занят воровством, дверь, ведущая в спальню дяди, отворилась, и старик показался на пороге в своем ночном платье. Удивление при таком открытии, волнение, испуг и ужас вызвали в нем то болезненное состояние, к которому старый холостяк был расположен по наследству: он как бы захлебнулся кровью и упал на пол, ударившись крепко виском об угол стола. Что было делать? Старик умер. Приходить на помощь было бы слишком поздно.
С холодным рассудком и смелостью, которые всегда характеризовали судью Пинчона, молодой человек продолжил обыскивать ящики и нашел духовное завещание, недавно сделанное в пользу Клиффорда, вместе с написанным прежде в его пользу. Он уничтожил первое и оставил второе. Но прежде, чем он удалился, он оставил в пустых ящиках улику, свидетельствующую о том, что кто-то посещал эту комнату со злыми намерениями. В присутствии мертвеца он составил план, как освободить себя от подозрений насчет улики против Клиффорда, своего соперника, к характеру которого он питал презрение и вместе с тем отвращение. Невозможно думать, чтобы он уже в это время намерен был возвести на Клиффорда обвинение в убийстве. Зная, что его дядя умер не насильственной смертью, он не мог второпях принять такое решение. Но когда дело приняло мрачный оборот, первые злодейские шаги Джеффри привели его к остальным. Он так коварно перекроил все обстоятельства дела, что во время суда над Клиффордом его вероломному кузену едва ли была надобность подтверждать клятвой что-либо ложное.
Таким образом, внутренняя вина Джеффри Пинчона по отношению к Клиффорду была действительно тяжелой и предательской, тогда как внешнее поведение защищало его. Человеку настолько респектабельному, как судья Пинчон, подобного рода преступление было легче всего забыть. Для него довольно было прикрыть его густым покровом лжи или признать простительным делом из уважения к множеству доблестных дел дальнейшей его жизни. Судья поместил свой отвратительный поступок в число забытых и искупленных проказ молодости и редко вспоминал о нем.
Оставим же судью. Неведомо самому себе, он был уже бездетен в то время, когда силился приобрести новое наследство своему единственному сыну. Не прошло и недели после его смерти, как один из заграничных пароходов привез известие о том, что этот наследник огромного состояния умер, готовясь отплыть в отечество. Вследствие этого события Клиффорд, Гефсиба и Фиби сделались богатыми людьми, а вместе с Фиби обогатился и пылкий Хоулгрейв.
Смерть судьи Пинчона оживила Клиффорда. Этот сильный и коварный человек был для него сущим кошмаром. Он не мог дышать свободно, чувствуя его зловредное влияние. Бегство было для него первым моментом свободы от этого мрачного родственника и началом сердечной веселости. С этого времени он уже не впадал в свою прежнюю умственную апатию. Он, правда, никогда не достиг в полной мере своих способностей, однако возвратил себе столько врожденной грации ума и приятности характера, что сумел внушить к себе некоторое участие. Он был очевидно счастлив.
Скоро после перемены своих обстоятельств Клиффорд, Гефсиба и маленькая Фиби, с одобрения дагеротиписта, решились переселиться из несчастного старого Дома о Семи Шпилях в деревенский дом покойного судьи Пинчона. Горлозвон и его семейство были отправлены туда заблаговременно. В день, назначенный для отъезда, главные действующие лица нашей истории, в том числе и добрый дядя Веннер, собрались в приемной комнате Гефсибы.
– Деревенский дом наш, без сомнения, прекрасный дом, насколько я могу судить по плану, – сказал Хоулгрейв, когда зашел разговор о будущем устройстве их жизни, – но я удивляюсь, что покойный судья, будучи таким богачом и имея благоразумное намерение передать свое богатство своему потомству, не выстроил это прекрасное архитектурное создание из камня вместо дерева. Тогда каждое поколение рода Пинчонов могло бы переменить внутренность дома по своему вкусу и сообразно удобствам, а между тем внешняя сторона здания с течением лет приобрела бы почтенную наружность и, таким образом, производила бы впечатление постоянства, которое я считаю необходимым для счастья.
– Как! – вскричала Фиби, глядя в лицо Хоулгрейву с изумлением. – Неужели ваши идеи переменились до такой степени? Каменный дом! А помните, недели две или три назад вы желали, чтобы люди жили в таких непрочных жилищах, как птичьи гнезда?