Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи

Устраивать им письменную контрольную два дня подряд не будет. Элен ни разу ему не приснилась, но когда наконец ему удастся заснуть, то так или иначе она окажется рядом с ним. На следующий день после их первой ночи любви он боялся случайно встретить ее на улице. Он проводил ее до Художественной школы, они поцеловались, крепко, но не слишком, а так, как целуются женатые люди, которые, расточая нежность, хорошо знают, что вечером снова увидятся. Потом он стал методично обходить все улицы Сен-Жерменского квартала, не столько для того, чтобы оценить метаморфозы, произошедшие с пейзажем под воздействием его счастья, сколько для того, чтобы поделиться своим новым состоянием с родными местами. Мимо такого-то магазина, по такому-то тротуару шел любовник Элен. Кто бы мог подумать? Встреть он в этот момент Элен, если бы ее лекции вдруг кончились раньше обычного, очарование было бы разрушено.

Месяц назад, когда они вышли из «Куницы», у нее были опухшие глаза, и она предложила ему прогуляться по улицам, как из боязни вернуться домой в таком состоянии, так и из желания отдалить момент расставания. Когда он шел тогда с ней рядом, у него появилось совершенно новое ощущение близости. В Париже, до наступления лета, она заполняла часы его ожидания, символизируя подругу, о которой он мечтал в минуты одиночества. А в этом маленьком незнакомом городке она перенесла его на то время, пока длилась их прогулка, в сферу, где не было места предсказуемым ощущениям: встречные жители города К становились сообщниками некоего домашнего союза; эти разделенные мгновения складывались в кусок их совместной жизни, оторванной от всех былых ориентиров и включенной в будущее, причем будущее тем более правдоподобное, что декорации постоянно отодвигались, не нарушая границ его воображения. Когда на обратном пути они пересекли паперть, очертания собора уже растворились в темноте. Ему больше не казалось необычным, что Элен живет под сенью такого чуда религиозного искусства. Он порадовался, что никогда не был внутри собора: открывая его для себя вместе с ней, он скоро включит эту лишенную каких бы то ни было исторических воспоминаний реальность в мир своей любви. Вопреки логике тяжелая и немного расшатанная дверь дома на улице Пастера показалась ему чем-то вроде залога их союза, тогда как на самом деле она сосредоточила в себе все существующие препятствия.

Опьянение будущим счастьем увлекает воображение к самым безумным мечтам; а когда счастье уже достигнуто, то его наличие предрасполагает к серьезности, и рассудок, вместо того чтобы заняться разглядыванием трофеев, вдруг обращается на самое себя, чтобы оценить собственную способность их освоить. В тот самый момент, когда Дени осторожно отождествлял себя с самим собой местами, где пускало корни его настоящее, он стал опасаться, как бы появление в его жизни ставшей его любовницей Элен не заставило его споткнуться об избыток радости; не так ли исцеленный от слепоты человек рискует оказаться травмированным светом, к которому он обращал все свои надежды; он должен постигать окружающий мир, как бы в течение какого-то времени остаться во власти недуга. Стоя на перроне вокзала после окончания лекций, именно он, а не она забеспокоился по поводу того, как г-н и г-жа Деруссо встретят дочь: впервые в своей жизни она не ночевала дома, предупредив их только по телефону, причем ограничивалась предлогом, похожим скорее на вызов.

Между их встречей в «Кунице» и вечером, когда она ему отдалась, прошел месяц. Он истолковал отсрочку как чистую дань приличиям. Теперь-то он знает, что таков был срок, необходимый Элен, чтобы осмелиться преступить родительские запреты. Она бы не согласилась как-нибудь пошло урвать пару часов, например, с пяти до семи, у своего официального расписания. Когда утром она с серьезным лицом объявила ему, что прошедшая ночь была их настоящей брачной ночью, он видел, что она не рисуется. Почему-то им было совсем не тесно на кровати, с которой он один едва не падал. Он пристроился на самом краю, а она — какая же она все-таки была тоненькая — вжалась между ним и стеной. Впоследствии она иногда вдруг неожиданно сообщала ему, что сможет остаться у него на ночь. При этом у нее с собой не было абсолютно никаких вещей, это обещало непринужденность наготы, вплоть до совместного пользования предметами туалета. Подобная простота опьяняла его так, как не опьянили бы самые хитроумные эротические ухищрения. Тем временем наступил час, когда поддаваться сну уже не стоило, поскольку вот-вот нужно было вставать, и он лишь заработал бы себе мигрень на весь день.