Дом Одиссея

Постепенно весь дворец погружается в сон. Музыка стихла, женихи разошлись в тоске и печали, Менелай звучно храпит в старых покоях Лаэрта. И только женщины не спят, снуя по дворцу при свете масляных ламп. Женщины и некоторые спартанские солдаты. Менелай отправил их патрулировать стену: «Привычка старого вояки, окажи милость», – и Пенелопа понимает, что у нее нет причин возражать.

– Мы должны отметить, кому из женихов какие дары принадлежат, – подводит итог Пенелопа. – Особенно те, что, судя по всему, имеют заметную ценность. Возможно, вернув их, мы получим взамен нечто более ценное, чем золото.

Сколько женихов, гадает она, не вернутся во дворец завтра? Сколько рассыпятся в славословиях, станут ползать перед ней на коленях, чтобы она вернула их дары и, потрепав по голове, предложила покинуть Итаку на самом быстром корабле, что удастся найти, раз уж здесь теперь Менелай? Ей не терпится узнать.

Единственный дар она не выпускает из рук. Это браслет на плечо: змея, обвивающая собственный хвост. Он необычен на вид (ей кажется, в расплавленном металле есть капелька меди), но не лишен своеобразной красоты. Его снял с руки египтянин Кенамон.

– А этот хоть говорит на нашем языке? – спрашивает Менелай, когда очередь доходит до Кенамона.

– Я говорю на вашем языке, – отвечает тот, глядя спартанцу в глаза, – и для меня большая честь встретить такого великого воина, как ты.

Очень немногие женихи осмелились встретиться с Менелаем взглядом, за исключением Амфинома, сына воина. Царь хмыкнул.

– Берегись его, Пенелопа, – заявил он, когда Кенамон с поклоном преподнес свой дар. – От этих диковинных чужеземцев-соблазнителей всегда больше вреда, чем пользы.

Елену это рассмешило. Ее смех, звонкий, как весенняя трель крошечной птички, звучал слишком громко и долго, пока наконец она не заглушила его очередным глотком вина.

– Я поговорю с теми служанками, кто там был, – заверяет Эос. – Ничего не потеряется.

– Хорошо. Мы должны убедиться, что остальное будет надежно спрятано сегодня же.

Автоноя кидает жадный взгляд на сундук с сокровищами. Из всех женщин в доме Пенелопы только у Автонои есть хотя бы общее представление о таких понятиях, как благосостояние, независимость, свобода. Даже Эос, которая мечтает со временем занять место Урании во главе многочисленных родственниц неопределенного, но крайне полезного происхождения, не использует слово «свободная», размышляя о своем будущем. Для нее безопасность не в свободе – в положении. О каком лучшем положении может мечтать рабыня, кроме как стать рабыней, наделенной властью? А вот Автоноя понимает, что подобная мысль – самая крепкая цепь, последнее, что привязывает слугу к хозяину, и она когда-нибудь от нее избавится. Но не сейчас, не сейчас.

– Как прошел ваш осмотр комнат гостей? – спрашивает Пенелопа, когда сундук поспешно уносят. – Нашли что-нибудь интересное?

– Никострат путешествует с нелепыми доспехами и щитом в мой полный рост, – отвечает Автоноя, провожая глазами уплывающее золото. – А в комнате Елены оказалась эта спартанская служанка Трифоса, которая нас выставила. Но она двигается и говорит не как служанка, она…

Автоноя судорожно подыскивает слова, способные описать эту чужую, незнакомую силу. Пенелопа ждет, веря, что ее помощница расскажет все необходимое, самостоятельно определив, что именно необходимо.

– …она держит себя скорее как солдат, чем служанка. Мы зажгли лампы в покоях Менелая и в комнате Никострата, но не у Елены. Ее служанки вышвырнули нас раньше, чем удалось как следует оглядеться.

– Ты знаешь почему? – спрашивает Пенелопа.

– Может быть, муж слегка перегибает с охраной жены, после того как она разрушила мир, – бормочет Урания, но Автоноя качает головой.

– Не уверена, – сомневается она. – Там было множество сосудов с кремами и духами, большая часть которых мне незнакома.

– Интересно, – задумчиво выдает Урания, практически сняв слово с языка Пенелопы.

Эос улыбается, заметив это: она тоже хочет однажды первой произносить то, что намеревалась сказать царица. Автоноя просто наблюдает. Она хочет однажды произносить минимум слов, чтобы заставить людей бояться себя.

– Что нам известно о служанках Елены? – спрашивает Пенелопа.

Никто не отвечает. Никому ничего не известно. Их всех учили, что женщины их положения неважны, неинтересны, так же как и они сами.

– Возможно, нам следует разобраться с нашим незнанием.