Дом огней

Вряд ли психолог подкупил ее этим подарком; оставалось надеяться, что хотя бы навел мосты.

– Теперь поиграем в игру, когда нужно спать? – спросила девочка.

– Именно, – подтвердил Джербер. Потом велел ей лечь на кровать под балдахином, лицом вверх.

Эва сделала, как он сказал. Положила голову на подушку, и волосы рассыпались золотистым ореолом.

– Я не устала, – предупредила она.

– Знаю, – ответил Джербер, складывая ей руки на груди. – Ты не просто… уснешь, – пояснил он. – Все будет совсем по-другому, вот увидишь. Ты станешь легкая-легкая, как перышко.

– Мне что-то приснится? – спросила девочка, наконец-то заинтересованная.

– Полагаю, да, – заверил он, сам на то уповая.

Потом Эва наморщила лоб.

– А страшно не будет?

– Я всегда буду рядом, не оставлю тебя одну, – пообещал доктор. – Теперь ты закроешь глаза и откроешь, когда я скажу, хорошо?

Девочка подчинилась.

– Теперь я хотел бы, чтобы ты дышала вместе со мной, – сказал Джербер и положил руку ей на грудь, чтобы задать ритм.

Когда ее дыхание выровнялось, гипнотизер отошел и снял с полки стеклянный шар. Повернул донышко, и зазвучала музыка.

Грустная мелодия: «Славянские танцы, опус 72, номер 2 в ми минор» Антонина Дворжака.

Джербер приготовился: вынул из карманов плаща черный блокнот и ручку, потом присел на кровать рядом с Эвой. Завод заканчивался, звуки замирали. Еще до того, как музыка стихла, Эва погрузилась в транс.

– Как тебя зовут?

– Эва, – ответила та совершенно спокойно.

– Сколько тебе лет?

– Десять.

– Что ты сегодня ела на полдник?

– Пирог с вишнями.

– Вкусный?

– Да, очень.

– Ты приняла витамины, которые синьора Ваннини положила тебе на тарелку?

– Они горькие, я их спустила в унитаз, – призналась девочка.

Предварительные вопросы нужны были Джерберу затем, чтобы проверить, искренне ли говорит пациент, и то, что Эва не солгала, было хорошим знаком. Он сделал запись в блокноте и продолжил:

– Это ты взяла коралловые бусы, помаду и теннисную туфлю Майи?

Эва ответила не сразу. Психолог пристально смотрел на нее, держа ручку наготове.

– Да.

Гипнотизер чуть было не вздохнул с облегчением: фарс, не только свидетелем, но и жертвой которого он стал, начинал трещать по швам. Но простого подтверждения было недостаточно.

– Зачем ты это сделала?

– Он сказал, чтобы я их стащила.

Такой ответ убил в Джербере зародившуюся было надежду. Похоже, в Эве действительно развилась вторая личность. Иначе она бы не проявилась под гипнозом. У психолога вновь укрепилось подозрение, что у девочки какая-то форма шизофрении. Но пока доктор решил эти ее слова проигнорировать.

– Откуда у тебя синяки на ногах и на руках?

Снова пауза.

– Он злится, когда я не хочу делать то, чего он просит.

Нанесение вреда себе – худшее из того, что творилось с Эвой: вторая личность уже стала доминирующей.

– Кто – он? – снова спросил психолог, ведь в их первую встречу этот вопрос остался без ответа.

На этот раз девочка как будто его и не слышала.

– Он говорит, что я – его единственная подруга.

– Чего он от тебя хочет? – подыграл Джербер, надеясь понять, что заставило Эву вызвать личность мальчика, который причиняет ей боль.

– Он ничего от меня не хочет, – ответила та. – Просто хочет, чтобы ему кто-нибудь поверил.

Если ты нам не веришь, он не будет с тобой говорить.

Именно это сказала Эва в прошлый раз.

– Поверил во что? – Психолог хотел посмотреть, как далеко зайдет пациентка.

На лице девочки появилась легкая гримаска. Эва склонила голову набок, будто вслушиваясь в чьи-то слова.

– Никто не знает, что он здесь, – сказала она наконец. – И он был один так долго, та-а-ак долго.

И снова Джербер заметил, что интервалы между фразами таинственного друга и словами, произносимыми Эвой, выдержаны идеально, будто она на самом деле слушает и передает его ответы. Гипнотизер решился.

– Я хотел бы спросить у него кое-что, но ты должна все передать слово в слово.

– Он говорит: хорошо, – сказала девочка. – О чем ты хочешь спросить?

– Пусть расскажет свою историю.

10

Я помню ветер. Ветер, вот что я помню. И солнце.

Помню, как ветер дует в открытое окошко. Воздух горячий, и мне это нравится. Как меня зовут, не помню, хватит об этом спрашивать.

Я уже не знаю как.

Все остальное тоже потихоньку уходит, нужно поторопиться и рассказать эту историю, пока она не исчезнет целиком. Не знаю, важные ли вещи я припоминаю. Иногда это просто вещи. Они маленькие, и я их ловлю на лету, пока они не унесутся прочь, как мошкара. Но я все равно расскажу о них.

Так вот… Ветер, который дует в открытое окошко, пахнет морем. А еще соснами, душицей, скошенной травой, бензином, кремом от солнца, пончиками, жареной рыбой. Вот бы высунуть голову наружу, как это делают собаки, но я знаю, что так нельзя, это опасно. И потом, мне немного не по себе. Я в шортах, и кожа прилипает к сиденью, тогда я подкладываю руки под вспотевшие ляжки, а ноги болтаются. Я в первый раз еду на переднем сиденье. Это неправильно, мне не хватает роста. Но может быть, я уже большой.