– Мне хватит, не волнуйся.
К концу ужина Роджер опрокинул четыре с половиной бокала вина против двух моих. Его лицо порозовело, но речь была четкой и связной. Он так и порывался спросить меня о произошедшем на Винъярде, но решил подождать. Уверена, он боялся, что я снова устрою истерику и в этот раз у него под рукой не будет колы. Мы убрали со стола, помыли и высушили посуду, перебросились парочкой бессмысленных фраз, и я потянулась к пакету с двумя бутылками «Гленкинчи», стоявшими на холодильнике. Роджер не знал, что я купила виски, и потому вытаращил глаза, когда я достала первую бутылку, а затем и вторую.
– Это что такое? – подняв бутылки, спросил он, не в силах сдержать улыбку. – Ты же никогда не пила виски.
– После такого дня, – ответила я, – мне нужно что-то покрепче вина. Приготовишь нам по стаканчику?
– С удовольствием. У нас есть сода?
– В холодильнике.
– Замечательно, – сказал Роджер. – Ты все продумала.
«Не все, – думала я, пока он искал стаканы. – Я все еще не знаю, почему твой сын разошелся не на шутку в своих издевательствах надо мной, почему задействовал для меня кучу спецэффектов, а ты отделался лишь голосом, крикнувшим в толпе твое имя». Роджер откупорил виски, открутил крышку с содовой и смешал их, в пропорции, явно отдающей предпочтение алкоголю – чтобы развязать мне язык, вдруг осознала я. Какая ирония. Он передал мне стакан с медовой жидкостью, в которой кружились пузырьки, и сказал:
– За что будем пить?
– Был Теннисон, – ответила я, – кому еще из поэтов ты бы хотел отдать честь?
– Очень смешно.
Я подумывала выпить за честность, необходимую для успешного брака, но не хотела раскрывать свои карты заранее. Роджер решил проблему, предложив:
– За прекрасный и мастерски приготовленный ужин.
Я сделала глоток. Виски был таким же терпким, как и всегда, а с добавленной содой он был похож на газированный сироп. Тем не менее я улыбнулась, чтобы оправдать покупку бутылки за тридцать долларов.
– Почему бы нам не посидеть снаружи? – спросил Роджер. – Полагаю, комаров еще нет.
– Прекрасно, – ответила я. – Ты берешь виски, я – соду, и тогда нам не придется бегать на кухню каждые пять минут.
– Какой великий поворот мысли, – Роджер взял бутылку за горлышко и направился к столику на заднем дворе.
Вечер был приятным: солнце сияло за верхушками деревьев, начав свое последнее погружение, а теплый воздух пах океаном. Мы поставили бутылки на стол и уселись. Роджер глубоко вздохнул и сказал:
– Должен признаться, я влюблен в морской воздух. Он словно вдыхает в тебя жизнь, не находишь?
– Ммм.
Он сделал глоток. Вот оно, подумала я, и он сказал:
– Недавно… Только что, когда я спросил, почему ты купила две бутылки «Гленкинчи», ты упомянула события прошедшего дня.
– Ага.
– Хорошо. Я не хочу никоим образом давить на тебя, но я хочу тебя кое о чем спросить. Если ты не хочешь говорить о том, что случилось на Винъярде… Если ты не готова, или никогда не будешь готова – то я пойму. В ином случае…
– Я увидела Теда.
Роджер резко втянул воздух. Произнесенные слова нависли над нами, я почти могла их видеть.
– Ты видела его?
– Да.
– Где? На карусели? В закусочной?
– И там и там. Я мельком увидела на карусели за своей спиной – видела его отражение, – а в закусочной столкнулась с ним лицом к лицу. Наша встреча длилась секунду, а то и меньше. Но это был Тед.
– Господи, – произнес Роджер. – Я знал… Я чувствовал: ты что-то видела.
Он залпом допил виски и налил из бутылки вторую порцию, не разбавляя содой. Выпив половину, он закашлялся и продолжил:
– Судя по твоей реакции, встреча была не из приятных.
– Естественно.
– Мы можем об этом поговорить?
– Он… – я замолчала. – Ему очень плохо, Роджер.
– Что ты имеешь в виду?
– Тед, он… другой. Он изменился.
– Как именно?
– Мне сложно описать словами. Я даже не помню, как именно он выглядел. И вспоминать не хочу. Он… На него страшно смотреть. Прости, я не смогу его тебе описать.
– Я не понимаю. Он сильно обезображен? Он ранен?
– Нет, не совсем. То есть он ранен, поэтому он и выглядел, как…
– Как кто?
– Как нечеловек.
– Нечеловек. И ты уверена, что это был Тед?
– Да. Я видела… Сначала я увидела его обычное лицо, а потом увидела, что с ним стало.
Становилось все сложнее прогонять воспоминания о нашей личной встрече с Тедом, даже когда я поняла, что они частично… Не забылись, нет. Было ощущение, что они не успели усвоиться, будто мой разум не был снабжен подходящей системой, которая бы удерживала каждую деталь увиденного. Но и того, что я помнила, было достаточно, чтобы я снова испытала шок.
– Стало, – повторил Роджер, прикидываясь глупым.
– Его глаза превратились в стекло, – сказала я. – Или что-то вроде стекла. Он не мог их закрыть. Кожа вокруг глаз… Натянута, растерзана. Его терзают. Он страдает.
Я сделала глоток.
– Нет, – сказал Роджер.
– Да.
– Нет. Прости, я понимаю, что ты увидела что-то поистине ужасающее, но это был не Тед. Ты ошиблась, – его губы дрожали.
– Роджер…