– Что? – Я повернулась к нему. Он не шутил. С учетом всех событий того дня он мог быть немного не в себе, но по лицу было видно, что он говорит серьезно. Если бы я хотела остаться на острове на ночь, он не стал бы возражать. Я вспомнила, как пыталась придумать различные уловки, лишь бы остаться на острове чуть дольше, и в очередной раз горький смех заклокотал у меня в груди. Роджер хотел остаться на ночь, потому что думал, что сможет увидеть Теда. Он ничего не говорил по этому поводу, пока мы шли из павильона по лабиринту пряничных домиков к остановке, но эта мысль чуть ли не летала у него над головой. Конечно, он не знал всех подробностей произошедшего со мной, но не сомневался, что все это было связано с Тедом.
К счастью для меня, на доске в конце дорожки висела табличка «Свободных мест нет». Я указала на нее Роджеру, и его лицо вытянулось, чтобы в ту же секунду принять свое обычное выражение, и он сказал:
– Если хочешь, мы можем найти другой…
– Не хочу, – ответила я. – Я хочу домой, в Уэллфлит.
В течение двух секунд я наблюдала, как Роджера раздирали внутренние противоречия. Стоило ли настаивать на ночевке? Раз уж на то пошло, я была готова уехать без него. У меня были свои ключи от машины; ключи от Дома на Мысе тоже были у меня. А он пусть бы оставался на острове сколько душе угодно. Но по истечении двух секунд он виновато улыбнулся и сказал:
– Поехали домой.
Паром отчаливал от Винъярда, и Роджер провожал его взглядом – или то место, где он должен был остаться; туман еще не успел рассеяться, – и он что-то произнес, но слишком тихо, чтобы я могла разобрать. Мы вернулись в пассажирский салон; я взяла чашку чая, перед Роджером стояла банка колы.
– Что? – спросила я.
– Да так, задумался, – ответил он, – вспомнил пару строчек из Теннисона.
– Да?
Я ненавижу Теннисона. Талантливый, но бестолковый поэт.
– Да, заключительные строки «Улисса». Полагаю, ты читала его.
– Имею представление.
– В самом конце, когда пожилой Улисс пытается убедить своих последователей пуститься в последнее плавание в поисках нового мира, он перечисляет все то, с чем им придется столкнуться в своем путешествии.
Роджер пожал плечами:
– Вот и все.
Не все. Это была загадка, и разгадать ее не составило труда. Роджер боялся, что мы покидаем Счастливый Остров, оставляя Ахилла блуждать в тумане. Он искал утешения, ждал, что я потянусь к нему, возьму его за руку и скажу, что все хорошо. Но вместо этого я сказала:
– Не понимаю, чем тебе так нравится Теннисон. Боже. Полный шума и ярости, но ничего не значащий.[8]
Какое бы беспокойство не занимало мысли Роджера, он не собирался оставлять без ответа столь неприкрыто наглую атаку на одного из его любимых поэтов. На что я и рассчитывала. Я хотела поссориться. И мы ссорились, ссорились с жаром до конца поездки: Роджер приводил примеры глубины и гения произведений Теннисона, которые я отвергала, отмечая их несерьезность и надуманность. Как же замечательно было выпустить пар! Я совершенно не хотела спорить о творческом наследии Теннисона – нравился ему этот паршивый поэт, ну и пусть – я хотела поговорить с ним о том, что он натворил в камере. Но не могла. Да, я ужасно злилась, и с большим удовольствием накричала бы на него, но в перспективе мне все равно бы пришлось серьезно обсудить с ним то, что он наделал, а это было бы невозможно, если бы мы разругались тогда, на пароме. Потому мы обсуждали достоинства и недостатки творчества второсортного поэта.
Аргументы исчерпали себя к тому времени, как мы выкатили на 6-е шоссе. Роджер молча дулся, и меня это устраивало. Мой собственный гнев утих на время, и в тишине автомобиля я смогла спокойно обдумать произошедшее на Винъярде. Я размышляла о фигуре, которую мельком увидела в зеркале на карусели. Без сомнения, это был Тед. Он был причиной моей… Дезориентации. Но почему? Почему он решил снова явиться ко мне в закусочной? (Нет, я не думала об увиденном.) Чтобы напугать? Что же, у него получилось. Конечно, это могло стоять за событиями прошедшего дня; и все же, если единственной целью Теда был мой испуг, то методы он выбрал довольно причудливые. А что насчет той штуки в камере Роджера? Которая разговаривала голосом, который, казалось, исходил из самых глубин души Роджера, который напоминал мне о Доме? Что насчет этой штуки, которая предложила исполнить его проклятие в обмен на… Как там она сказала? «Кровь и боль»?
Мы подъезжали к развязке на Орлеан. Я предложила Роджеру туда заехать.
– Зачем? – спросил он.
– Хочу чего-нибудь выпить.
Он что-то пробурчал в ответ, но повернул направо.