Дом падших ангелов

– Ay que guapo el periquito! Ay, mira nomas que bonito![279]

Птичка возгордилась, выпятила грудь и взялась бессмысленно чистить перышки, прихорашиваясь.

Приговаривая, мать порылась в сумочке и извлекла пузырек с пипеткой на горлышке.

Братья дружно пихнули друг друга локтями.

Одной рукой она ловко отвинтила крышку, пальцы при этом двигались, как паучьи лапки. Сжала пипетку вверху и приподняла, наполнив прозрачной жидкостью.

Постучала по птичьему клюву.

– Andale, pajarito, – проворковала она. – Abre el pico, mi rey[280].

Попугай раззявил клюв, и она запустила туда четыре капли.

– Текила, – небрежно пояснила мать, завинчивая крышку пузырька.

Трое мужчин наблюдали за попугаем будто загипнотизированные.

Птица покачнулась. Дернула головой. Потом бессильно уронила голову. Попугай был в хлам пьян.

Мать положила его на свободную ладонь, где попугай тут же пьяно захрапел. Потом опять порылась в своей инфернальной сумке и достала газетный лист. Младший Ангел отчего-то запомнил, что там была напечатана турнирная таблица хай-алай[281]. Мать расстелила газетный лист на скамейке у продавца, положила сверху пьяного попугая. Двумя руками плотно завернула птицу в газету, эдакий рожок. Хвост спрятан в остром конце, зеленая голова торчит из широкого раструба, рожок с попугайским мороженым.

Мама Америка взяла этот рожок и величественно, к общему изумлению зрителей, расстегнула ворот своего строгого синего платья. И засунула одуревшую птицу за корсаж. Старший Ангел никогда раньше не видел материных прелестей. Оказывается, природа щедро одарила ее манящей плотью. И она затолкала попугая в глубокую ложбину, пока тот совсем не скрылся с глаз, а напоследок поправила ему головку большим пальцем, устраивая поудобнее.

Приведя в порядок декольте, скомандовала:

– А теперь в Сан-Диего, мальчики!

* * *

Граница тогда выглядела совсем иначе. Не было стены. Не было дронов, тепловизоров, ничего подобного. Семейство де Ла Крус ожидал ряд деревянных домиков, где томились в духоте агенты Службы иммиграции и таможни. Они отчаянно скучали на своих табуретках, вдыхая бесконечные клубы выхлопных газов и с каждым днем становясь все циничнее, поскольку каждый водитель искренне заверял: «Нет, у меня в багажнике нет алкоголя!»

Старший Ангел подрулил к границе на своем «рамблере».

– Спокойно, – скомандовал он.

Мать сидела рядом, держа сумочку на коленях. Младший Ангел на заднем сиденье теребил в пальцах спичечный коробок, чтобы хоть немного отвлечься от ужасного предчувствия, что их всех сейчас засадят в федеральную тюрьму пожизненно. Гангстер-Бабуля излучала безмятежность, как тибетский монах.

Старший Ангел видел только живот таможенника. Отличный живот. Он колыхался за водительским окном. Исчез ненадолго, пока агент рассматривал следующую машину. Потом вернулся опять.

– Papeles, amigo?[282] – прозвучал голос офицера.

– Да, сэр, – ответил Старший Ангел. – У меня грин-карта. – И протянул волшебный билет в США.

Агент наклонился, показав румяное лицо. Взглянул на Америку:

– Papeles?

Мать протянула паспорт:

– Pasaporte.

Румяная физиономия обратилась к Младшему Ангелу:

– А что у тебя, парень?

– Гражданство США, – бодро отрапортовал тот.

Агент похлопал по крыше машины и выпрямился, в окошке вновь возник его живот. Младший Ангел испугался, что этот здоровенный дядька сейчас выхватит пистолет и расстреляет их.

– Окей, – произнес живот. И заколыхался в сторону. – Хорошего дня.

Вот тут-то и проснулся попугай. Живот уже почти заканчивал разворот, как попугай решил заявить о своем неудовольствии.

«Куок!» – заверещал он.

Живот замер.

«Кии-йоук!»

Живот вернулся на место. Старший Ангел смотрел прямо перед собой, сжимая челюсти так, что желваки ходили по скулам.

«Йииииик!»

Румяное лицо агента опустилось к окну, появились изумленно вытаращенные глаза.

Мама Америка обернулась к нему с самым невинным выражением.

– Странно, не правда ли? – вкрадчиво проговорила она. – Удивительно, что бы это могло быть?

И тут ее бюст сам собой зашевелился. Глаза агента медленно вылезали из орбит. И вдруг, возмущенно стрекоча, из декольте выбрался попугай, нервно вертя башкой.

– Надо же, как интересно, – спокойно сказала Мама Америка.

Разъяренный, страдающий от похмелья попугай вырвался на волю, выскочил в открытое окно и улетел прочь, проклиная их всех. И все они – правительственный агент, подданные Мексики и американский гражданин на заднем сиденье – смотрели, как он упорхнул прямо на север, беспрепятственно преодолев границу.

Las Mananitas [283]

Вернувшиеся женщины принялись усаживать Старшего Ангела в кресло.

– Прости меня, – сказал он, когда его покатили на улицу.

Младший Ангел шел следом.

– Это все неважно, hermano, – ответил он.

– Нет, важно.

Минни оставила Старшего Ангела в кухне, а сама побежала во двор собирать гостей.

Ангел улыбался сквозь боль, заложив руки за голову, – изображал непринужденную позу.